Первого — праздник же — ему дали не только отоспаться, но и отпраздновать в своём — да, аггелов вам всем в глотки, несмотря на возвращение имени, звания и наград, свои ему здесь, да, он стал лохмачом и им останется уже до конца — уже не просто дружеском, а братском кругу. Поблагодарили
Вводная. Пятого ехать получать. Обеспечение на весь практически полк и пополнение тоже на полк. Так что целая колонна. И маршрут… странный. С заездом на точку под названием «Помойная яма».
— Вот там четверых и получишь. А уже оттуда за всем остальным.
М-да, интересное название. Это что за пополнение, если оно в помойке? И тихушник ухмыляется. Что за пакость готовится? Но приказано — выполнено! Колонна сформирована, сводная дюжина, чтоб и шофёры, и грузчики, и грамотные, а то всякое бывает, собрана. Офицеры в своих машинах, мы на грузовиках. Кому что на складах делать обговорено, у Большака с замом по обеспечению контакт давно налажен и отработан, всё, что на роту положено, получит до крошки и нитки. А теперь и до патрона. Но тут ему Четырок и Быстрый в подмогу. И Ласт, как самый грамотный, чтобы в ведомостях ни запинки, ни помарки. Это-то всё ладно, а вот пополнение… кого дадут из этой… помойки? Ну, поживём — увидим. Если доживём. День, как по заказу: пасмурный и тучи низкие, так что…
Орртен
Порядок установлен давно и неизменен ни при каких обстоятельствах. Городская почта складывается прислугой на специальный поднос в служебной прихожей и относится в кабинет в строго определённое время.
Гарвингжайгл Юрденал просмотрел сегодняшнюю почту и недовольно скривился. Счета как всегда сразу забрал Таур? Всё, связанное с хозяйством, он докладывает сам и в своё предназначенное для этого время. И аггелы с ним и этой надоедливой дребеденью. И что осталось? «Кокарда», «Ветеран», какие-то рекламные листки каких-то благотворительных фондов «Поможем фронту» и прочая бодяга. Опять пусто! А ведь он ждёт. Ждёт стандартного армейского конверта со штампом военной цензуры и обратным адресом — набором цифр и именем Гаора Юрда. Ублюдку вернули статус и звание. И это ублюдок-полукровка теперь должен, нет, обязан написать в род с просьбой о прощении позора рабства и приёме в семью. Так положено, что изгнанный из рода за позорное деяние, возвращаясь, молит о прощении, вносит в род — Гарвингжайгл хищно ухмыльнулся — компенсацию, а рабство всегда было и останется позором. Так и должно быть. А этот… аггелов полукровка, как в ту войну ни разу, ни строчки, так думает и теперь отсидеться на фронте от семейных обязанностей. Ублюдок. И навечно ублюдком останется. Хоть и обвешается значками и медальками. Ни гема, ни сотки в родовую сокровищницу не внёс. Пять лет тогда воевал и вернулся как ушёл: с мешком табельного обеспечения. Даже не придурок, а полный дурак. Но другого… брата-защитника нет. Отец не захотел, а воля отца священна. И в чём-то — Гарвингжайгл скривил губы в злой усмешке — отец прав. Когда братья дружат, отцы недолго живут. Старая истина.
Гарвингжайгл ещё раз переворошил почту, подровнял стопку — а то старик опять разорётся, как же он надоел своими придирками, но ничего, отцы властны, но не вечны — и понёс её в отцовский кабинет.
Повезло: старик уже сидел за столом, разглядывая два пронзительно белых больших конверта, и не обратил внимания ни на вошедшего, ни на поставленный на угол стола поднос с почтой, ни на уход сына.
Пришедшая по городской почте невысокая стопка осталась лежать на своём месте неразобранной. Потому что были эти два конверта. Другого формата и доставленные отдельно и по совсем другим линиям связи.