Мир Гаора (Сон 1-10) [СИ]

Как и было обговорено, Эрлинг дождался полностью погасших болотных огней, отсчитал от этого мина десять долей и выдвинулся. Его цель — аэродром. По дороге захватить трофейщиков и комиссию по регистрации преступлений согайнов, вернее, притормозить их, чтобы въехали на аэродром, когда там уже будет всё готово. А для этого там же его ждёт группа поддержки из уже своих, тех, кто возьмёт дальнейший контроль над объектом на себя. Неясными и потому тревожащими были два, как любят говорить, нюанса. Первое — это состав группы и, главное, её командир, а второе — это несовпадение и даже противоречие сигналов. Болото оповестило о конце операции, а по рации аэродром передал в свой штаб сигнал благополучия. Или закрывшийся в штабной рубке радист ещё ничего не знает, или на рацию сел… кто? Ласт? Сомнительно. Язык он знает, а работать на рации? И настолько, чтобы согайны не заметили? Ну, время, позывные и частоты можно выбить из радиста экспресс-допросом. Таких умельцев у Рыжего четверо, и сам Ласт кое-что может. А почерк? Изменение почерка? А оно должно быть. Как бы ни стремились к единообразию, у каждого радиста своя манера, индивидуальная, как черты лица или — Эрлинг невольно усмехнулся — состав крови по происхождению. Но этот вариант маловероятен. А вот провал всей операции — гораздо возможнее. Но тогда всё равно бы пошёл сигнал тревоги. Значит… значит, туда с максимальной скоростью и готовыми к бою.

Но… «бой план покажет». В оговорённом месте у поворота с рокады на дорогу через предполье его ждали. Два серых боевых кунга с командой из Политуправления, караван трофейщиков и малый кунг с комиссией из трёх «законников»: лейтенанта, капитана и полковника — надо же, какого полёты птицы — и журналиста с фотографом. Этих двух Эрлинг знал, так как пересекались ещё на том марше из «Старых казарм» к фронту, да и справки кое-какие навёл. Как на всех, с кем даже случайно хоть как-то контактировал. Тащить с собой весь караван, когда обстановка на месте неясная, конечно, нельзя.

Они появились одновременно. Впереди из-за деревьев вывернулся и побежал к ним, шлёпая по мелким лужам, босой мальчишка в лохмотьях, а сзади, рыча мотором, подкатил алеманнский мотоцикл… Венн?! Кто бы сомневался, что подлинный автор, сценарист, режиссёр и главный исполнитель всего этого «спектакля» не прибудет на если не финальный, то — во всяком случае — кульминационный акт. Очень давно, в детстве, ещё до училища, Эрлинг играл в театре. Домашнем, но поставленном очень серьёзно дядей-академиком — главой Театральной Школы при Художественной Академии. Это, кстати, потом весьма пригодилось и в учёбе, и в работе, и оставило на всю жизнь знание и употребление лексики и терминологии.

Мальчишка остановился в шаге перед Эрлингом, а Венн, быстро спрыгнув с мотоцикла, оказался так же в шаге, но сзади.

Мальчишка насторожённо покосился на Венна и выдохнул:

— Восемь!

— Четыре, — кивнул Эрлинг. — Докладывай.

— Всё готово. Ждут на месте. На повороте встретят.

— Принято, — Эрлинг улыбнулся и полез в карман за приготовленной на такой случай маленькой плиткой шоколада. — Пять.

— Семь! — выкрикнул мальчишка и бросился бежать, но не обратно по дороге, а в сторону, по стоящей между деревьями воде.

— Не утонет? — с искренней озабоченностью спросил Венн.

— Он местный, — ответил Эрлинг. — У них тут своя… логистика. Едем.

Что Венн заметил и странно неровный кружок на лбу мальчишки, и «нестандартный», так сказать, ошейник без заклёпки, и чёрные глаза, и чёрные корни светлых до белизны волос, — в этом Эрлинг не сомневался ни мига, но насколько понял? И ждал вопроса. Но его не последовало.

С необидной властностью Венн перехватил командование, слегка перестроил колонну и кивнул Эрлингу на свой мотоцикл.

— Вперёд! Мои сами подтянутся.

Да, правильно. Старое, нет, старинное: командир идёт первым. Хотя им сказали, что чисто, но… тем более.

Фот-Хпа — боевой пилот высшего уровня, командир второго скэйкела — в одном нижнем белье со связанными за спиной руками сидел на земле среди других лётчиков и старался из уже последних сил не показать этим… низкородным тварям, болотной слизи в армейской форме и местным… тсугвам храйным, нет им другого названия — своё отчаяние. Нет, он — военный, он — согайн, и потому готов к смерти во имя и во славу… Но не к такой! Военный гибнет в бою, лётчик — в небе, а на земле связанным, пленным… позор и ему, и всей его семье. И невольно позавидуешь Со-Инн-Рию: смерть в болоте мучительна, но не позорна. Позорна казнь за неповиновение, ещё позорней плен. И ты не можешь даже оправдаться тем, что враг оказался сильнее, опытнее, лучше вооружён… Потому что боя не было. Было…

Преодолевая боль в затылке, по которому и пришёлся основной удар, он восстанавливал события ночи и утра. Зачем? А чтобы знать, кому и что он будет говорить, когда спросят.