Мир госпожи Малиновской

Естественно, он не скажет тому ничего наглого. Борович знал наперед, что сумеет остаться к нему даже вежливым, но вечер, проведенный в обществе этого человека…

Машина остановилась перед небольшой виллой. В правой ее стороне располагалась квартира какого-то судьи, половину левой занимала Богна. На дверях еще оставался след от старой таблички с фамилией покойного Ежерского.

– А вот и вы! – поприветствовала Боровича госпожа Богна.

– Добрый вечер. – Он поцеловал ей руку.

– Пойдемте, я дам вам драконьего кофе.

Драконьим кофе в доме Бжостовских издавна называли кофе по-турецки, который варили специально для отца Богны. В его кабинете, который звался (уже не вспомнить отчего) «драконьей ямой», Борович пил этот кофе всякий раз, когда удостаивался чести беседовать наедине со старым ученым.

В прихожей не было ни одной мужской шляпы, в салоне сидел только Павелек, демонический, черный как смола шотландский терьер, который на приветствие Боровича снисходительно махнул хвостом, но даже не двинулся с ковра.

Отсутствие Малиновского так обрадовало Боровича, что он сразу сделался веселым и разговорчивым. Когда госпожа Богна вышла, чтобы принести обещанный кофе, он принялся играть с собакой.

– Знаете, – смеялся он потом, – это наименее подвижное четвероногое животное из тех, с которыми мне удалось познакомиться лично.

– Павелек?… О, да. Он само достоинство.

– Он ведь меня любит, но после месяца разлуки не нашел в себе достаточно куртуазности, чтобы встать и поприветствовать меня. Может, для его памяти месяц – это слишком много? И он просто меня забыл? – Поскольку госпожа Богна ничего не сказала, он добавил: – Жаль.

Она подошла и, положив руку ему на плечо, спросила:

– Что с вами, господин Стефан?

Он изобразил удивление:

– Со мной?

– Да. Вы какой-то неестественный. С утра. Я не видела вас месяц. Случилось что-то досадное?

– Ничуть.

Она тряхнула головой:

– И все же…

– Дорогая госпожа Богна, – он пытался говорить беззаботно, – я вас уверяю, что прекрасно провел отпуск, что не случилось ничего досадного, словом…

– Нет-нет, – прервала она его. – Если все так, как вы говорите, все еще хуже.

– Отчего же?

– Хуже для меня, поскольку вы изменились по отношению ко мне.

Он засмеялся и, неторопливо раскуривая сигарету, спокойно произнес:

– Может, все наоборот… Может, это вы изменились, и потому вам кажется…

– Господин Стефан! – опешила она. – Я полагала, что мы друзья!

– Спасибо.

– Тогда скажу, – решилась она. – Я не намереваюсь делать из этого тайну. Просто ждала подходящего случая… Поскольку, понимаете ли, это важный шаг для меня, очень важный, и я не думала, что вам будет до него столько дела, что вы обидитесь за то, что вам не сообщили о…

– Я бы не осмелился высказать недовольство, – ответил он, – да и с чего бы?

Она взглянула на него внимательнее.

– Я и не думала, что вы так легко откажетесь от звания моего друга.

– Ох, я же не говорил такого.

– Значит, ирония?… Неужели… неужели я ее заслужила?

У него перехватило горло – так, что он не мог произнести ни слова. Боялся, что голос его выдаст. Не хотел и смотреть ей в глаза. Следовало напрямую сказать, что он подавлен, что зря сюда пришел, что молит ее: пусть она избавит его от этих страданий и не говорит о том, чего он не может выслушивать из ее уст, пусть позволит ему уйти. Его охватила нечеловеческая усталость. Как же сказать ей, что он не сумеет согласиться с ее решением, что о возвращении прежних чудесных дружеских отношений уже не может быть и речи, а на отстраненно-приятельские он не согласится? В этот момент ему хотелось, чтобы кто-нибудь пришел – все равно кто, пусть бы и Малиновский.

Тем временем госпожа Богна снова положила руку ему на плечо, но тотчас же убрала ее и долго сидела молча.

– Я не считала это чем-то важным, – наконец начала она, – событием такого масштаба, что необходимо вас об этом уведомлять. Я выхожу замуж. В наших беседах я, впрочем, не раз говорила, что раньше или позже это случится… Я не умею жить одна… Вероятно, вы уже слышали об этом в конторе…

– Естественно, я слышал. – Он сжал зубы и принужденно улыбнулся. – Слышал и должен бы пожелать вам счастья.

– Должны, – улыбнулась она ему.

– Тогда прошу считать, что… что я это выполнил, – выдавил он.

Госпожа Богна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он заметил в них удивление, обиду и болезненный упрек. Сжал пальцы и повторил:

– …что я это выполнил.

– Я вас не понимаю, – отозвалась госпожа Богна с неожиданным для Боровича спокойствием. – Я не понимаю и по-настоящему начинаю опасаться, что в нашей дружбе что-то испортилось. Из вашего тона я могу сделать вывод, что известие о нашей с Эваристом женитьбе возмутило или рассердило вас. И я действительно хотела бы это прояснить. Если вы, господин Стефан, осуждаете наш брак, то не могу даже представить, отчего так происходит: оттого ли, что вы – мой друг и не слишком хорошо относитесь к Эваристу, или, наоборот, оттого, что вы – его друг, недовольный сделанным им выбором.

– Я никогда не был другом Малиновского, – сказал он.