Мир и война

«Пятый час жаркого июльского дня. Подмосковный городок Пушкино. В это время Таня обычно возвращалась домой на одну из окраинных улиц. Уже около двух лет Таня живет одна — в дни нависшей над Москвой угрозы ее мать уехала к своим родственникам в Башкирию. Таня уезжать не захотела и осталась работать в Пушкино секретарем нарсуда. Пройдя через аккуратный садик, через прихожую с стоящими на лавке ведрами, Таня вошла в первую из двух комнат, составлявших небольшой домик, собственность матери, сняла шапочку и первым делом приступила к уборке…»

Дальше рассказывалось, что у нее «серьезное типично русское лицо с русыми волосами и вздернутым носиком…» и что, «глядя в зеркало на свои глаза, она вспомнила другие, ставшие всего три дня назад такими родными и близкими…»

Продолжение этой душещипательной «мыльной» истории писалось урывками под Брестом и потом в польском городе Гарволине, на пути к Варшаве.

Впрочем, что это я так разыронизировался? Подобным слогом, если не хуже, писали в свое время и классики. Ну, а что касается содержания, роман, или чем это должно было стать, окончен не был, за что потенциальный читатель должен возблагодарить автора…

Впервые Юрий въехал тогда — на грузовике — в диковинную страну, где в деревнях спят на кроватях с простынями и укрываются пуховыми перинами (ух, и жарища под ними); где крестьяне держат вилку в левой руке, а нож в правой; где разбито и сожжено тоже больше половины увиденных им населенных пунктов; где на балконе города Бяла-Подляска стояла совершенно голая толстая женщина, зазывая воинов-победителей в свои объятья за кусок хлеба с тушенкой.

У Юрия в мешке были и хлеб, и тушенка, и еще кое-что, но он не польстился на капиталистическую путану. И не оттого, что «у советских собственная гордость», а, во-первых, необычно и страшно, а, во-вторых, они проехали этот город почти не останавливаясь. Впрочем, так же точно не польстился он через несколько дней и на девушку из зенитного расчета, с которой выпивал в землянке и у кого было «типично русское лицо с русыми волосами и вздернутым носиком». Не польстился и, чтобы не было так стыдно, разыграл приступ желудочных болей и отправился спать к себе в кабину автомобиля. Эти припадки целомудрия, как я уже упоминал, отчасти помогли ему пройти сквозь годы войны, не осквернив свое лоно никакими нехорошими болезнями. (После войны, однако, он чудом избежал одну из них, и, увы, не самую безопасную, только благодаря тому, что внезапно уехал из Москвы и таким образом не смог принять участие в некой совместной с друзьями акции, в результате которой те понесли видимый ущерб, хотя все окончилось благополучно. После серьезного лечения… Если хотите подробностей, читателю опять же придется потерпеть.)

И снова — Барановичи, Брест, Тирасполь, Седльце… Так полюбившаяся ему впоследствии Польша…

* * *

Тридцать лет спустя еду на серых «жигулях» по трассе Барановичи — Брест, держа путь на Варшаву. То же самое шоссе, те же тополя по бокам, сквозь их частокол так же просвечивает с левой стороны солнце.

Припоминаю и не припоминаю эти места. Порою все кажется настолько знакомым, что, кажется, чуть ли не различаю следы от колес наших «фордов» на неширокой полоске дороги. Но большей частью не узнаю ничего. И вдруг… как в кино — стоп-кадр! Не здесь ли это было? Может, здесь, а может, в другом месте, но было!..

Большой колонной мы везли снаряды для тяжелых бомбардировщиков — шли бои за город Седльце. В каждом кузове штук по двадцать стокилограммовых бомб. Уже свернули, уже не мелькают тополя и не так далеко до леска, где укрылся склад боеприпасов 16-й Воздушной, когда в тихом добром небе показались два самолетика. Сначала мы не обратили особого внимания: наше преимущество на земле и в воздухе в эти дни было очевидным. Но потом поняли: «мессеры»! «Свободные охотники», — определил ефрейтор Шутов, с которым я сидел в кабине. «Свободные», не «свободные» — от этого не легче… Может, уйдут? Нет, заходят на колонну… Как быть? Откуда-то ударили зенитки. Возможно, из Ивановичей — там стоит батарея, и девушки-зенитчицы живут в аккуратных землянках, куда мы хаживаем в гости. Ну, попадите хотя бы в один, милые!.. Самолеты резко пошли на снижение, застрекотали бортовые пулеметы.

— Рассредоточься! — ору я не своим голосом.

Водители и без меня знают, что делать, но колонна слишком велика и заметна, да и податься особо некуда: место болотистое. На нешироком пространстве в два ряда мы шпарим к спасительному лесу.