Остальные обитатели подземки тоже совсем мальки – никого старше пятнадцати лет не видно. Странно, малышни в Нью-Йорке почти не осталось. Им не хватило сил, самостоятельности, подлости. Есть, конечно, единицы – голодающие одиночки, несколько ровесников Пифии у нас в клане, но вообще такие в боях без правил не выживают.
Ратсо со всеми на короткой ноге, знает их по именам. Хотя правильней, наверно, сказать – по прозвищам. Кротов зовут кого Гага, кого Бибер, кого Милашка Бу-бу: вряд ли так их окрестили родители. Я насчитала по крайней мере трех Белл. Моя маленькая приятельница представилась Тейлор.
Наш наладчик прокладывает путь широчайшей улыбкой; мы идем, как в мультике «Петя и волк», где в конце мальчик гордо топает впереди процессии, а за ним несут связанного, клацающего зубами волка.
Туннель расширяется, переходит в платформу. За ней – освещенная кострами рабочая площадка, усеянная брошенной строительной техникой. Кругом в грязи разбиты палатки – от маленьких, детских, с героями мультиков, до больших холщовых. Сквозь ткань просвечивают силуэты: люди оторвались от тарелок с едой и с любопытством выглядывают в щелочки.
Вся пещера украшена. На стенах картины, на которых пижоны в красных пиджаках скачут верхом за сворой собак; восточные гобелены, зеркала с золотыми рамами в завитушках, блестящие золотистые портьеры. Под ними – пышные диваны и богатые кресла, а посреди разношерстных палаток высятся напольные часы с четырьмя стрелками.
Из палаток высыпает молодежь, таращится на нас. Человек семнадцать-восемнадцать.
Банда чокнутых отроков, чес-слово. Несколько мальчишек – их, кстати, меньше, чем девчонок – одеты в траурные наряды в стиле эмо. На остальных Кротах дешевый ширпотреб и куча прибамбасов; похоже, они нацепили на себя все, что есть, готовые в любую минуту сорваться с насиженного места.
Кого он, интересно, уговаривает – их или нас? Мы окружены и, между прочим, подавлены численным превосходством.
Кроты сгрудились вокруг, глазеют, разинув рот. Никто не знает, что сказать.
– Мы пришли с миром, – решается Питер разбить лед.
Никто не смеется.
Тишина.
Ничего.
Я напрягаю мозги: как бы расшевелить этих деток? Поворачиваюсь к Тейлор.
Отрешенность в светло-голубых глазах, которые ярко выделяются на грязной мордашке, вдруг исчезает.
– Правда? – Девчонка широко улыбается. – В «Урбан аутфиттерс» купила. Ну, до того, как…
К нам несмело подходят несколько девочек.
Пока международный девичий язык наводит культурные мосты, мальчишки стоят как истуканы.
Раздается лязг, и все поворачиваются в сторону платформы – на нее выкатывает старый вагон.
Разговоры умолкают. Ратсо настораживается.
В дверях вагона появляются две девицы. Одна напоминает Мортишу Аддамс из «Семейки Аддамсов», другая – психоделическую ковбойшу: одежда кислотных цветов, вокруг глаз розовые тени, шляпа в стразах. Несмотря на разный стиль одежды, красотки похожи. Как близнецы квартала Харадзюку.
Близняшки – единственные, у кого во всем лагере есть оружие. Мортиша держит старый британский «стен», можно сказать, антиквариат. У ковбойши, если я правильно помню уроки Вашингтона, – «крисс супер В», короткоствольный пистолет-пулемет, стреляет сорок пятым калибром со скоростью около двадцати выстрелов в секунду.
Близнецов Харадзюку не стоит недооценивать. Мой скромный опыт жизни в эпоху Поки подсказывает: самое опасное оружие притягивается к самым опасным людям. Может, это потому, что народ стал слишком часто хвататься за оружие? Если у тебя есть штуковина вроде «супер В», а ты ею не пользуешься, у нее скоро появится новый владелец.
Мортиша окидывает нас взглядом Терминатора. Несколько минут стоит молчание, нервы у меня звенят. Потом она припечатывает:
– Что (пауза) за (пауза) хрень?
Вопрос к Ратсо, который вдруг виновато поджал хвост. Вылитый карликовый шпиц, наваливший кучу на любимый хозяйкин ковер и пойманный с поличным.
Мортиша дарит ему взгляд, каким – каюсь – иногда пользуюсь и я. «Ну ты вообще!» – читается в нем.
Если б я услышала такое в своем нормальном состоянии – перекинулась бы с ней парой слов. Но сейчас я слишком устала, страдаю от похмелья, выдохлась и вообще вся замученная-разбитая. Ладно, пусть живет.
Ковбойша негромко фыркает: «Еще бы!»