Мир юных

Она расплывается в улыбке.

Я. А друзьям моим к вам можно?

Тейлор (совсем ошалела от счастья). Если они хотят!

Питер и Пифия решают упасть мне на хвост. Надо же.

– «Кое-что» – мое любимое занятие, – заявляет Питер.

Пифия. Вот-вот. Обожаю «кое-что».

Джефферсон. Я тоже скоро приду. Только с Умником поговорим.

Топаем за Тейлор через пещеру. Она приводит нас в закуток типа холла, где ждут еще девчонки. При виде нас они возбужденно шушукаются. Смешки, перешептывания.

Усаживаемся на стулья, перевернутые ведра из-под краски и деревянные ящики. По кивку Тейлор одна девочка достает небольшую коробку, расшитую шелковистыми красными узорами. Похоже на ларец для святых мощей. Девчонка держит эту штуку с таким видом, будто внутри – бесценное сокровище.

Богослужение какое-то, что ли? Коробку открывают. На шелковой подушечке лежит четыре медяка и черные батарейки.

Девочка осторожно выуживает батарейки из ларца, наклоняется и что-то с ними делает – мне ничего не видно, только слышно. Щелк-щелк, клац.

Тейлор протягивает мне блокнот, весь в блестках, наклейках, пластмассовых украшениях и разных финтифлюшках. Многозначительно смотрит на меня. Надо полагать, еще одна великая реликвия. Я отвешиваю почтительный кивок и переворачиваю обложку.

Список песен, рядом с каждой – цифра.

Девочка с батарейками наконец выпрямляется, в руках у нее микрофон. Она отдает его Тейлор, и та с глуповатой улыбкой прочищает горло.

Питер мне подмигивает.

Включается музыка. Задорный перебор гитары, звонкий ксилофон, тягучие басы. Песня, кажется, две тысячи двенадцатого года, крутой хит. Грустный парень рассказывает, как его бывшая прислала друзей за своими дисками и шмотками, а потом обозвала его ничтожеством.

Приятным нежным голосом Тейлор запевает. Она пробирается между словами осторожно, будто реку по камешкам переходит.

Я порой вспоминаю нас с тобой. Ты от счастья возносилась на небеса, А я твердил себе: вот оно, настоящее. Но почему-то мне было так одиноко… И все же мы любили друг друга, и мне до сих пор больно.

Ну и песня, фу. Ее так часто крутили, что меня стало от нее тошнить. Будто пятьдесят кексов за раз съела. Задолбали эти ничтожества со своими высокими отношениями. Живи дальше точка орг.

Но как же она поет!.. Чертовски красиво. Песня зазвучала иначе, она уже не про какого-то пижона с его дурой-бывшей. Она – обо всем. Так дети поют своим пропавшим родителям, так овечка поет льву, так Жизнь поет Смерти.

Я начинаю плакать. Слезы текут из глаз, бегут вниз по лицу, застревают в ледяной корке из копоти и грязи. Слава богу, слава богу, я могу, я чувствую! Внутри сдвинулся какой-то рычаг, заработала скрытая программа, и мое тело принялось сбрасывать токсины.

Украдкой кошусь на Питера с Пифией – заметили или нет? Но они внимательно слушают, им не до моих слез. И он, и она как будто плывут каждый в своем воздушном шаре, в умственном приложении для операционной системы под названием «Мозг». А может, все мы рядом, просто здесь темно, и нам друг друга не видно.

Тейлор замолкает. Вовремя, не то я бы совсем расклеилась. Она стоит жива и невредима, ее не тронула та буря эмоций, которую пробудила песня. Буря затихает, успокаивается. Тейлор смотрит на меня – лицо открытое, доверчивое. Я широко улыбаюсь и аплодирую. Она смеется, кланяется.

Встает другая девочка, начинает петь «Может, позвонишь?» – тоже не самая любимая моя песня. Однако под нее я вспоминаю дурацкие бесценные мелочи, которых мы лишились: флирт, переживания «нравлюсь не нравлюсь», дежурства у телефона; наряды, эсэмэски, украшения, игривые взгляды и смех; дурацкий телик, дурацкая музыка, дурацкая пицца, дурацкие игры, дурацкие журналы, дурацкая косметика, дурацкие книжки и дурацкое все.

Дальше девчонки поют Джастина Бибера, а мы с Питером – «Блэк айд пис». Происходит чудо. Музыка пробила дыру во времени, перенесла нас в прошлое, и нам весело, здорово, классно. Все почти идеально, если б еще Джефферсон был здесь. Улыбнулся бы мне. И тут вдруг – бах! – внутри прорывает плотину, и меня затапливают чувства к нему. Я что, чокнутая? Ни разу его не поцеловала, не обняла. Может, дело в музыке, в песнях про любовь? Может, я сама себя загипнотизировала? Да нет, все по-настоящему, сердце рвется к Джеффу. Пойду. Надо найти его, рассказать о моем открытии: если ты вместе с кем-нибудь можешь путешествовать во времени и пространстве, тогда тебе все по плечу.

Я, короче говоря, извиняюсь, обнимаю Тейлор, говорю ей «спасибо» и двигаю к нашим «комнатам». За спиной звучит очередная глупая мелодия, и юный девчоночий голосок поет песню Джея-Зи; поет, как положено – с кривляньями и рисовкой. Но мое сердце уже не здесь, его нет в груди, оно у Джефферсона, и я хочу его вернуть.

Дергаю целлофан. Кровать…

На ней – Джефф. Ноги на полу, грудь равномерно поднимается и опадает. Во сне он похож на маленького мальчика, волосы спутались, рот приоткрыт.

Я будто на краю высокой скалы.