Мир хижинам, война дворцам

— По сведениям, которые получил штаб богдановцев по своей линии связи, полуботьковцы домогаются немедленного и полного удовлетворения Временным правительством всех требований Центральной рады: автономии Украины и украинской армии. Поэтому богдановцы и не пожелали чинить полуботьковцам препятствий…

— Что вы сказали? Повторите, что вы сказали!

Барон Нольде повторил. Он и сам был удивлен до крайности. Не далее как полчаса назад он уже подумывал, не сорвать ли ему трезубцы и не прицепить ли на место погоны? А тут выходит, что восстание совсем не против Центральной рады, а, напротив, за Центральную раду, против Временного правительства. Миф, блеф, фантасмагории!

— Это большевистская афера! — вышел из себя Керенский. — Трети авиапарк — большевики! Я давно требовал, чтоб механиков послали на фронт! — Он забегал по залу. — А там, рядом с ними, еще и «Арсенал», который отказался принять комиссара от Временного правительства! Между ними сговор! Я давно приказывал ликвидировать «Арсенал»! Почему вы до сих пор не ликвидировали «Арсенал»?

Перепуганный Церетели промямлил:

— Я отдал приказ не финансировать «Арсенал» для оплаты рабочих. Они второй месяц ничего не получают…

Керенский взбесился:

— Еще хуже: они присоединятся к повстанцам!.. Поручик!

Барон Нольде вытянулся перед ним.

— Не вы! — отмахнулся Керенский. — Мой поручик!.. Звоните Оберучеву: печерской школе прапорщиков окружить «Арсенал»!

Адъютант исчез.

Керенский закружил по залу как белка в колесе, Терещенко сидел мрачный. У Церетели путались мысли.

Грушевский, Винниченко и Петлюра перешептывались на диване в углу. Дело опять оборачивалось в их пользу. Никто и надеяться не мог на такую приверженность полуботьковцев к Центральной раде, безуспешно пытавшейся отправить их на фронт. Очевидно, это было трогательное стихийное проявление национального самосознания: очередные странички новейшей истории Украины будут написаны во славу нации. Сердце Грушевского ликовало.

7

Петлюра поднялся и выступил вперед. Бумага с пунктами требований снова появилась и его руке. Он заговорил, и в голосе его звучали сердечность и великодушие:

— Вашу жизнь, господа министры, мы берем под спою защиту. Я гарантирую! Но, чтобы избежать дальнейшего развертывания неприятных событий, лучше всего немедля уведомить восставших, что требования Центральной рады приняты. — Он положил бумагу на столик, отодвинув бокалы с запеканкой. — Господин Керенский! Я полагаю, что дорога каждая минута.

Керенский, загнанный в угол, — он и в самом деле стоял в углу, ероша ежик на голове, — со злостью ответил:

— Вы же сими только что сказали, что украинизация армии идет самочинно и ни мы, ни вы не в силах остановить этот стихийный процесс…

— Верно! — подтвердил Петлюра. — Таким образом, пункт первый не вызывает возражений. Пункт второй является только логическим выводом из первого. Значит, против украинизации командного состава вы тоже не возражаете?

Керенский передернул плечами. В комнате стояла тишина. Слышно было, как на, улице перед подъездом приглушенно урчит включенный мотор машины Керенского.

Петлюра учтиво улыбнулся.

— Неужто же, господин министр, вы будете возражать против такой мелочи — кстати, также логически вытекающей из предыдущего пункта, — как передислокация украинизированных частей с других фронтов на Украину? Это — пункт третий. — Петлюра ласково, как уговаривают капризного ребенка, прибавил: — Все равно для ликвидации немецкого прорыва на Юго–Западном, украинском, фронте вам придется перебрасывать части с других фронтов, к мне известно, что вы уже заготовили соответствующий приказ главковерху Брусилову…

— Брусилов уже не главковерх. Верховным будет Корнилов! — взвизгнул Керенский.

— …Корнилову! — согласился Петлюра. — И ничего плохого не будет, если перебросить именно украинизированные части.

Керенский пожал плечами. Он прислушивался к гудению мотора на улице перед подъездом.

— Я могу… дать на это… согласие… — прохрипел он и сразу сорвался на крик: — Но армия должна идти в наступление!

— Ну вот! — удовлетворение слазал Петлюра. — Таким образом, остается только четвертой пункт: автономия!

— Ах, господа! — всплеснул руками Грушевский. — Это же чистая софистика! Ведь автономию мы провозгласили, а ежели и собственная армия у нас будет, следовательно, автономия осуществляется и на практике. Александр Федорович! Вы же опытный и талантливый юрист!

Керенский еще раз пожал плечами. Ему ничего больше не оставалось, как пожимать плечами. Вдруг он вздрогнул — что это? С пустынной ночной улицы донесся какой–то стук. Пулемет? Нет, это по мостовой резко цокали конские копыта. Конница?

Терещенко сделал шаг к окну.

— Нет, нет! — крикнул Керенский. — Не открывайте! Поручик! Что там такое?

Но теперь можно было разобрать и сквозь закрытые окна: вместе с цоканьем копыт слышался мягкий шорох шин. То катилась коляска «на дутиках».

Через минуту Галчко уже стояла в дверях. Хотя она не бежала, а ехала в экипаже, грудь ее порывисто вздымалась.

— Прошу панство… — едва вымолвила она, преодолевая одышку, — на то есть… нонсенс, пршу панство!