Мир колонизаторов и магии

Испанцы окинули всё взглядом и, поняв, что у меня, действительно, ничего нет, кроме ножа, оставили меня на время в покое и принялись обшаривать остров. Закономерно ничего не найдя на нём, кроме пустой скорлупы орехов, да крабовых панцирей, они забрали меня с собою на галеон.

***

Мерседес заинтересованно смотрела на то, как к галеону подплывает шлюпка с командой, высаживавшейся на остров, а ещё, они с собой везли кого-то. Наверное, поймали пирата. Мерседес никогда не видела пиратов, даже издали, хотя наслышана о них была изрядно.

Но не одна она была заинтересована в том, чтобы увидеть, кого везут на корабль. Рядом с ней встала мать Мария Грация, а слева неслышно подошла и положила на плечо руку её старшая сестра Долорес. Со стороны это выглядело, как будто две сестры в ожидании смотрят вперёд, мило беседуя, а на самом деле…

На самом деле Долорес сквозь сжатые губы не говорила, а шипела слова.

— Мерси, если ты сейчас кинешься первой смотреть, кого нам везут и подскочишь, то я вырву тебе все волосы. Ты благородная девушка, тебе не пристало так себя вести. Даже твой отец, которым ты вертишь во все стороны, не поможет тебе. Ты поняла, сестра?

— Поняла, Долли, отстань же от меня!

— Ты магичка, если ты этого ещё не поняла. Будь сдержанней, обуздывай свои страсти, иначе гореть тебе синим пламенем на костре инквизиции, или сидеть вечно взаперти, где-нибудь в Альпах, в тайном монастыре, закрытом от других, где над тобой будут ставить опыты и использовать в качестве человеческого материала или пособия. Ты же не хочешь этого, дорогая? — и Долорес, обворожительно улыбнулась, как это умела только она, обнажив при этом ровные белые зубы.

Стоящие рядом мужчины уставились на её жемчужные зубки, блеснувшие из-под ярких карминовых губ. Но Мерседес не обманывалась на её счёт, уж она-то знала, как порой может быть жестока её старшая сестра, в том числе и по отношению к ней. Но они любили друг друга, несмотря на разность характеров, а может быть, именно за это, кто знает?

Через несколько минут лодка, вернувшаяся с острова, пристала к высокому борту корабля и по верёвочной лестнице, сброшенной вниз, стали по очереди подниматься матросы. В середине цепочки поднимался и юноша, невысокого роста, но уже широкоплечий и жилистый.

Наблюдая сверху за поднимающимися, обе девушки заметили, как у него за пазухой, в складках грязной, полотняной рубашки болтается на груди простой деревянный крест и, что неожиданно, интересный прибор, называемый астролябией. В отличие от младшей сестры и остальных встречающих, Долорес видела, что астролябия у мальчишки совсем не простая. Она излучала только ей видимую синюю ауру, указывающую, что это артефакт.

В то же время, по этой ауре Долорес поняла, что она видит морской артефакт, либо связанный с морем, а это не её специализация, да и вообще, все эти морские артефакты, в подавляющем своём большинстве, представляли собой навигационные приборы разной степени точности, и не более того.

Были, конечно, артефакты и других направленностей, как, например раковина, которую держал в руке мальчишка. На ней даже было что-то выжжено или нацарапано, но это тоже был морской артефакт, вроде тех, которые помогают вызвать попутный ветер или гарантируют удачу в пути. Её это не интересовало, кроме самого факта того, откуда у безродного мальчишки, брошенного на необитаемом острове, такие вещи?

Подросток едва смог перелезть через планшир и буквально упал в руки матросов. Шатаясь из стороны в сторону, он поднял голову и выпрямился во весь рост. Теперь его можно было рассмотреть уже детально.

Кроме того, что он был одет в свободную, разорванную на груди рубаху, на его теле болтались штаны, сделанные из грубой парусины и державшиеся на пучке растительных волокон, надёрганных из листьев пальмы. На ногах ничего не было, кроме грязи, запёкшейся крови и стёртых либо жёстких мозолей.

На его ещё безусом лице, загоревшем до черноты, ярко выделялись карие глаза, временами, необъяснимым образом, казавшиеся серыми. Взгляд их был угрюм и недоверчив. Под глазами темнели чёрные пятна от недоедания и пережитых опасностей.

Но больше всего на его лице обращал на себя внимание перебитый в двух местах нос. Бывший когда-то ровным, с правильными, тонко очерченными крыльями и лёгкой горбинкой посередине, сейчас он был похож на клюв совы, а учитывая мужской род обладателя оного, то на клюв Филина.

И если посмотреть сразу не на глаза, а на нос, то возникало опасение, что мальчишка им может клюнуть, причём, даже понимание того, что это всего лишь человеческий нос, а не ороговевший совиный клюв, не убирало соответствующих опасений.