Мир, которого не стало

Дело Бейлиса взбудоражило общественность, все находились в напряжении, наблюдали за допросом свидетелей и внимательно следили за всем этим фарсом, лживость которого разоблачалась на глазах у всего мира. Оправдательный приговор Бейлису был встречен всеобщим ликованием. В Берне на следующий день, 27 октября 1913 года, в понедельник вечером, состоялось собрание всех еврейских студентов. С речью выступили два еврейских профессора – Лотмар и Рейхесберг{750}. Второй из них, профессор политэкономии, – российский еврей, социал-демократ, принявший швейцарское гражданство. Из числа студентов выступали сионисты, бундовцы (Рохкин) и представители других партий, а также «независимые ораторы», в том числе Эмануэль Ольсвангер{751} и я. Ольсвангер говорил о символичности «тернового венца», возложенного процессом Бейлиса на голову российского еврейства, и его речь произвела впечатление своим мистическим духом. Я решил немного охладить пыл «победных истин» и умерить пафос гражданского героизма присяжных, преувеличенного кое-кем из выступавших, и попробовал задаться вопросом о том, каков политический смысл этого процесса. Согласно российскому закону, сказал я, у евреев до настоящего времени имелась лишь одна сфера жизни, где они чувствовали себя в безопасности, – религиозная сфера. Еврейская религия признана законом и находится под его защитой. Власти всегда признавали еврейскую религию и считались с ней. Политическая подоплека дела Бейлиса состоит в том, чтобы создать еще один повод для гонений на евреев, вывести еврейскую религию из-под защиты закона. На это недвусмысленно намекал в Думе Замысловский{752}, один из «гражданских истцов» на процессе против Бейлиса. Суд присяжных пришел к компромиссному решению, признав, что Ющинский был замучен, но Бейлис невиновен. Цель подобного решения, на мой взгляд, была следующей: найти повод для гонений на всех евреев и при этом не запятнать своей репутации в глазах мирового «общественного мнения»! Я посоветовал не строить иллюзий в отношении будущего: «Нам следует ожидать, что преследования евреев усилятся». Начавшаяся вскоре волна гонений против российских евреев полностью подтвердила мой «прогноз».

Лотмар пригласил меня к себе после этого собрания и попросил поподробней объяснить сказанное; и хотя он признал, что «сказанное мной выглядит очень убедительно и логично», тем не менее, ему «не хотелось бы верить, что все так и будет…»

Помимо дела Бейлиса, имелись и другие проблемы, привлекавшие внимание еврейской студенческой общественности. Обособление еврейских студентов из России, языковой конфликт в диаспоре (иврит – идиш){753}, дебаты о языке преподавания в Технионе{754} и языковая война в Эрец-Исраэль{755}, разговоры про еврейский университет, который еврейские общественные деятели из России планировали создать за границей (в Швейцарии) и который должен был решить проблему высшего образования российской еврейской молодежи{756}. Они рассматривали этот план как «реальное» предложение, в отличие от «утопической идеи» создания еврейского университета в Иерусалиме. Я активно участвовал в обсуждениях этих вопросов. Аарон Сингаловский{757}, с которым я был немного знаком еще со времен нашего участия в движении сионистов-социалистов, активно выступал за объединение студентов из России. По его просьбе я составил обращение, которое в итоге ему не понравилось – чересчур академичное…

В Берне проходил День еврейских студентов, основными ораторами были Цви Аберсон и Александр Гольдштейн{758}. Меня впечатлила речь Аберсона, который остроумно и иронично говорил об организациях, которые по сути – еврейские, но при этом не допускают, чтобы их называли еврейскими; льстят Аману{759} – но закрывают двери, прежде чем к ним присоединится хоть один нееврей, хоть один представитель тех народов, которые притесняют евреев и закрывают перед ними двери университетов. Было в этом Дне еврейских студентов что-то от национальной демонстрации.