Мир, которого не стало

Примерно в то же время состоялось собрание бундовцев, на котором выступал проф. Герш{760} (известный бундовец из Женевы) и рассказывал о создании университета… в Швейцарии. Я первым начал дискуссию и в «академической» манере (имитируя стиль докладчика) показал, что единственно возможный путь развития университета – это наличие научных задач, тесно связанных с его расположением и местонахождением. «Университет для российских евреев в Швейцарии» неизбежно станет символом еврейской «оторванности»: отсталым в научном аспекте, убогим с социальной точки зрения и не имеющим никакой национальной ценности. Напротив, университет в Иерусалиме может занять почетное место в науке – окружающая реальность станет источником актуальных научных задач, благодаря чему появится почва для новых научных открытий и роста молодых талантов. Университет в Иерусалиме станет еврейским центром, поскольку реальность будет еврейской и социально-общественные проблемы тоже будут еврейскими. Герш (его партийное имя было Песах Либман) был впечатлен моими словами, покивал мне головой и ответил всего лишь одной фразой: он согласен со всем, что я говорю, и не может принять лишь основное допущение – что «Иерусалим – это еврейская реальность»… Я получил большое удовольствие, когда в 5707 (1947) году мне довелось пригласить проф. Герша на Всемирную конференцию по иудаике в Иерусалим. Придя ко мне в гости, он стал вспоминать о споре, имевшем место 34 года назад с «одним студентом-сионистом в Берне», пересказал мне мои собственные слова… и был потрясен, когда я ему напомнил, что тот «спорщик-сионист» – это тот самый человек, который пригласил его на Всемирную научную конференцию по иудаике в Иерусалиме.

Моим самым лучшим другом в Берне был Гриншпон. И он же привел меня в федерацию «Иврия»{761}. Помнится, меня выбрали ее председателем. Кроме Гриншпона, который был ее активистом, в работе этой организации принимали участие Ольсвангер, Брудный (Бар-Эли){762}, Арье Брамсон{763}, Крупник{764}, Гершон Штерн{765} и еще несколько молодых людей. Со многими из них у меня были очень хорошие дружеские отношения.

Мне нравился Арье Брамсон, двоюродный брат Л. М. Брамсона{766}, из Белостока, красивый юноша тонкой душевной организации (кажется, он даже писал стихи), независимо мыслящий, страстный и убежденный, благородный духом, хотя была в нем какая-то отчужденность (он умер в Берне во время Первой мировой войны). В федерации я читал лекции про Моммзена и его отношение к евреям и еврейству. Несмотря на языковую войну, мои лекции посещали представители обоих лагерей, и даже Нигер иногда участвовал в дискуссиях.

После лекций, по инициативе Брамсона, собирался небольшой кружок по «истории Израиля», и я рассказывал участникам кружка про «библейский период». Среди моих постоянных слушателей было несколько замечательных молодых студентов, особенно подружился я с Рафаэлем Маргулиным из Петербурга – студент-медик, скромный и деликатный юноша, всей душой преданный еврейству и сионизму; каждый раз, когда меня видел, он задавал мне «еврейские» вопросы, не дававшие ему покоя.

Когда встал вопрос о преподавании иврита в Технионе и началась забастовка учителей «Эзры» в Эрец-Исраэль, а языковая война получила публичную огласку, федерация «Иврия» устроила большое собрание, пригласив туда Шлимовича (это было партийное имя А. Ревуцкого{767}). Мы проинтерпретировали языковую войну как проявление культурного, национального и политического усиления ишува; к нашей трактовке отнеслись с уважением не только друзья, но даже и газеты, в том числе российские (вероятно, по инициативе штаба «Поалей Цион»). Но и в нашем «журналистском коллективе» я тоже прочитал целую лекцию на эту тему. Впрочем, в печать ничего не проникло. Я получил только одно письмо от моего юного друга Шломо (он был затем видным деятелем коммунистической партии и умер – или погиб – в конце 1921 года), в котором он восхищался той ясностью, с которой мне удалось разъяснить этот вопрос и донести его до общественности.

В один из тех дней мне сообщили заказным письмом из Берлина (а Тойблер и Эльбоген еще и в частных письмах), что Высшая школа еврейских знаний выдвинула меня в Сионистскую организацию и в организацию «Эзра»{768} – обе организации обратились к ним – в качестве кандидата на должность преподавателя истории, общей и еврейской, и мне следует обратиться в ту организацию, в которой я готов работать. Я обратился в центральный комитет Сионистской организации в Берлине и предложил свои услуги в качестве учителя истории. Ответа я не получил. В то же время я получил официальное предложение от организации «Эзра» и в ответном письме послал им вырезку из бернской газеты, где были напечатаны отрывки из моей речи на митинге протеста против организации «Эзра»…