Мир, которого не стало

Мы договорились, что он только представит меня Бялику, а затем оставит меня с ним. Он согласился с таким условием. Бялик жил недалеко. Был послеполуденный час, где-то между четырьмя и пятью. «В это время, – сказал Перельман, – к нему удобно прийти». Перельман сдержал слово: представил меня – и испарился. Я коротко рассказал Бялику суть дела и сказал, что я не хочу от него никакой рекомендации, а просто пользуюсь предложением моего друга, господина Перельмана, познакомиться с ним. Он задал мне несколько вопросов о моем учебном пути – поговорил немного о различиях в системах обучения воложинской и тельшайской йешив. На вопрос Бялика, почему я отказываюсь от рекомендации, не потому ли, что я не уверен, что он мне ее даст? – я ответил: «Нет, по другой причине: я не уверен, что она поможет. По словам господина Перельмана, жена этого богача ведет переговоры с другим учителем. А в таких ситуациях мнение жены становится решающим. И я не думаю, что этого еврея можно переубедить одним лишь письмом от Бялика…» Бялик засмеялся и согласился. И лишь добавил: «Если будет нужно, дам тебе рекомендацию с большим удовольствием. Мне ясно одно: ты учил Тору. Для меня этого достаточно».

На следующий день Перельман встретился с Дунаевским. Господин Дунаевский пригласил меня приехать в Лохвицу. Даже если его жена уже пригласила учителя, он готов в любом случае взять ответственность за поиск работы для меня: у них в городе есть талмуд-тора{523} – и там нужен учитель русского языка и арифметики, есть школа для девочек – там нужен учитель иврита и истории Израиля. И еще у меня будут частные уроки.

Я сообщил, что в воскресенье еду домой, и если он хочет пригласить меня – я охотно приеду. Мы договорились, что он известит меня письмом, какую работу мне готовы предложить в его городе. Я дал ему свой адрес, и только тогда он узнал мои имя и фамилию. Он повернулся к Перельману и сказал: «Почему ты не сказал мне, что это Бен-Цион Динабург из Хорала? В наших краях это «говорящее имя», и он не нуждается ни в каких рекомендациях». Перельман засмеялся: «Я ведь не из ваших мест, откуда мне знать, что он у вас настолько известен? Но я рад слышать это!»

Тот день был полон переживаний. После этой встречи я собирался пойти в городскую библиотеку: за два оставшихся дня я хотел дочитать книгу «Римская империя» (хрестоматия переводных статей, написанных лучшими историками и отобранных известным ученым Павлом Виноградовым), которую я читал в последние дни, и она мне очень нравилась. Последняя статья в книге была посвящена императору Юлиану, и я не хотел уезжать из Одессы, не дочитав статью. Судьба Юлиана – его опыт, сила духа и связь с евреями – волновали меня. Задумчивым и печальным я вернулся из библиотеки – по дороге я решил заскочить на почту, написать открытку родителям и сообщить им, что я приеду после субботы и проведу дома все праздничные дни. Главный одесский почтамт представлял собой очень красивое здание – мне нравилось писать открытки в первом зале его, потолок которого был стеклянным и дневной свет проникал прямо сквозь стекло. И вот я стоял возле одного из столов и писал открытку, как вдруг почувствовал, что кто-то пристально на меня смотрит. Я поднял голову. Передо мной стоял высокий и худой пожилой человек, хорошо одетый, с изящной тростью в руках, и смотрел прямо на меня с нескрываемым любопытством сквозь золотые очки.

– Прошу прощения, – сказал я, – господин обратился ко мне с вопросом, а я не расслышал?

– Нет, – ответил он по-русски и сразу перешел на «немецкий идиш», – но я хотел спросить у вас, молодой человек, одну вещь, и я прошу прощения, что вам помешал. Ваша фамилия Дэнэбург?

– Примерно так, – сказал я, – моя фамилия – Динабург.

– А не внук ли вы Цви-Яакова Дэнэбурга, или Динабурга, как вы сказали?

– Да, – ответил я, – но мой дед умер аж сорок три года назад, в 1862 году…

– Да, я знаю, я виделся с ним пятьдесят один год назад, в начале Крымской войны. Наша семья тогда уехала из России…