Читаем Мир, которого не стало полностью

И старик рассказал мне, что он рос в городе Нежине Черниговской губернии вместе с моим дедом; затем их семья покинула Россию и эмигрировала в Австрию, в город Львов в Галиции, а оттуда перебрались в Венгрию. Теперь он преуспевающий крупный торговец и периодически приезжает в Россию по своим торговым делам. Следующей ночью он уезжает обратно. Его поразило, насколько я похож на своего деда. Он спросил меня, чем я занимаюсь. «Преподавание – это хорошо, – сказал он, – но и не хорошо. У твоего деда тоже была склонность к преподаванию, но он был вспыльчив, у него не хватало терпения, и он думал, что все должны соображать так же быстро, как он! Он знал все наизусть: Гемару, законоучителей, Каббалу и все, что когда-либо читал… По памяти исправлял ошибки и делал корректорскую работу – но был далек от людей; был праведником – но был вспыльчив. Он не терпел возражений, не понимал многого в мирских делах – но я любил его. Если ты будешь учителем и сможешь держать себя в руках – хорошо, если нет – закончишь так же, как твой дед: он очень молодым ушел из этого мира. Из-за своей вспыльчивости… Да, кстати, у меня есть много писем от него!..»

Разговор с этим человеком («Горовиц меня зовут, и у меня есть еще родственники в Нежине!») взволновал меня: уже второй раз отмечают мое сходство с дедом и предсказывают мне, что умру в молодости! И это было лишь только первым моим переживанием этого дня. После почтамта я пошел попрощаться с семьей Аарона Шифрина. Я хотел рассказать им про этот удивительный случай. Эта семья стала мне как родная. Отец – знаток Торы, дочь – редкая красавица, а сын – торговец, представитель нефтяной компании (брат Аарона Шифрина был одним из нефтяных магнатов в Баку). Когда я приехал в Одессу, то первым же делом пришел к ним в гости и застал переломный момент – споры с дочерью Женей: она хочет возобновить прерванную учебу, поступить в гимназию, а потом учиться на зубного врача – а родители «ищут ей женихов». Обе стороны согласились, что я буду «третейским судьей» в их споре, и как я скажу – так и будет. Я решил в пользу продолжения учебы; сын не мог простить мне моей готовности давать советы при том, что я сам столь непрактичен; а дочь была мне признательна. Потом я регулярно приходил к ним в гости. Отец проявлял уважение ко мне тем, что читал мне свои «примечания» к Мишне; а с Женей мы иногда ходили гулять. Она считала, что я остался йешиботником, и толкования Талмуда интересуют меня больше, чем красивые девушки… Разумеется, это было намеренное преувеличение с ее стороны. Мой отъезд из Одессы, о котором я не говорил ранее, удивил их. Их почему-то это задело. Родные так не делают, и друзья так не поступают. Их реакция несколько удивила меня. Я не чувствовал раньше, что они настолько сильно ко мне привязаны. И я даже сказал им об этом – что расстроило их еще больше.

Я ушел от них с ощущением, что, наверное, вел себя неправильно, хотя и не понимал толком, в чем именно виноват. Из-за этого разговора я не стал рассказывать им про свою встречу на почтамте, которая взволновала меня как сама по себе, так и из-за неявного пророчества, что я умру в возрасте деда. То, что я никому не рассказал про этот случай, оставило его тяжким грузом на моем сердце. Только через два дня, в субботу, мне представился случай рассказать о нем Моше Перельману. На Моше мой рассказ тоже произвел впечатление, хоть он и не захотел мне в этом признаться. Впрочем, он видел в этом исключительно подтверждение своей тревоги о моем здоровье.


В воскресенье, 11 нисана, вечером я покинул Одессу. Десятки друзей пришли попрощаться со мной: друзья из «Нахалат авот», друзья из моей ячейки, группа учениц из «Шахар Цион», другие мои ученики и ученицы. Не все из тех, кто пришел попрощаться со мной, были знакомы друг с другом. Наконец, пришла Женя. Никто не знал ее. Высокая, очень красивая и не знакомая никому – ее появление произвело впечатление. Она побыла совсем недолго, по-дружески попрощалась и ушла. «Однако! – сказал один из друзей. – Мы знали, что ты живешь не в одном мире, но похоже, что тебе и двух миров будет маловато… Сколько же в тебе миров?!»

Глава 18. Летом в преддверии революции

Преподавание и сионистско-социалистическая деятельность в уездном городе

(Лохвица, ияр 5665 – тишрей 5666 (1905) года)

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное