Читаем Мир, которого не стало полностью

В дополнение к этим двум образовательным учреждениям у меня были уроки – два-три часа в неделю – по истории еврейского народа в реформированном хедере, который был основан в Лохвице, насколько я помню, в то же лето. Основателем этого хедера был Исраэль Фрейдин, сын раввина из Миргорода – города Гоголя, уездного центра неподалеку от Хорала (после Фрейдин был одним из лидеров движения «Дрор»{526} на Украине). Жена Фрейдина Сара, бывшая его двоюродной сестрой, дочь резника из Курска, тоже прекрасно знала иврит и была учительницей, наделенной духовной глубиной. Они оба были идеалистами, ненавидели корысть и любили людей, радовались своей участи и беспокоились о народе, были восторженными сионистами и социалистами, которые в повседневной жизни руководствовались принципом «твое – твое, и мое – твое»… У них был еще один товарищ, Цейтлин, учитель из Нежина, человек опытный и практичный, который руководил хедером. Но затем товарищество распалось из-за излишней преданности Фрейдиных вышеуказанному принципу.

Доходы от этих трех «должностей» с трудом могли прокормить меня, но семья Исайи Дунаевского, который дружески руководил мной, нашла мне еще два частных урока, увеличивших мои доходы и даже обеспечивших меня некоторыми сбережениями.

Один из первых визитов в Лохвице я нанес в земскую библиотеку. Маленький читальный зал на восемь-десять человек. Хорошо организованный каталог. Библиотека мне понравилась, и я был удивлен ее богатством. Удобная библиотека. Много книг по практическому сельскому хозяйству, по вопросам хозяйствования и экономики, образования и педагогики, книги по истории России, в особенности – окрестных районов. Собрание исследований и публикаций, книг о путешествиях, официальных описаний. А вместе с тем – коллекция исторических книг, посвященных древним эпохам; я помню, как я удивился, обнаружив русский перевод сочинений Полибия{527} (профессора Мищенко). Это было первое, что я прочел в Лохвице, а выписки из этой книги сохранились у меня до того времени, когда я занялся их сравнением со сведениями о римской дипломатии после Второй Пунической войны, находящимися в сочинениях Полибия и Ливия{528}.

Час-полтора я провел за изучением каталога. Это вызвало интерес библиотекарши, а мои похвалы библиотеке и каталогу открыли передо мной сокровища библиотеки, и в течение всего моего пребывания в Лохвице я мог брать книги в любом количестве и без всяких формальностей.

Уже на второй день после моего прибытия меня посетил новый учитель семьи Дунаевских. Он пришел ко мне в сопровождении двух своих учеников, симпатичных юношей, один из которых потом прославился в Советском Союзе как композитор{529}. Юноши пришли пригласить меня от имени своих родителей на ужин – познакомиться с семьей. Новый учитель представился Лейзером Шейном. Он передал мне привет из Бобруйска от Сары Шмуклер и Яакова Чернобыльского. Он рассказал, что тот был арестован перед Песахом и сидит в тюрьме в Минске. Как уже было сказано, я раньше слышал о Шейне, однако почему-то представлял его моложе. Он тоже слышал обо мне и думал, что я старше… Шейн рассказал также, что он уже установил связи с еврейской молодежью и рабочими города, и их число намного больше, чем можно себе представить. Шейн попросил меня присоединиться к работе, которую он уже начал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное