Мир, которого не стало

Я вернулся в Лубны, а оттуда мой путь лежал в города Полтавской и Черниговской губерний. Из всех многочисленных дискуссий, встреч и собраний, в которых мне довелось поучаствовать, мне особенно запомнился спор с Ицхаком Шимшилевичем (Бен-Цви){564} в вагоне поезда, который ехал из Пирятина в Лубны (мы спорили о возможностях массового заселения Эрец-Исраэль), и дискуссия с бундовцами о перспективах русской революции и о том, возможно ли вооруженное восстание против власти. В Пирятине, уездном городе Полтавской губернии, расположенном между Лубнами и Прилуками, должно было состояться дискуссионное собрание ССРП и «Поалей Цион». Со стороны «Поалей Цион» должен был выступать Авнер (он же Ицхак Шимшилевич, Бен-Цви), а от ССРП – Давид (то есть я). Однако полиции стало известно о встрече и месте ее проведения, и не успели мы приехать, как отряд казаков окружил дом. На соседних улицах казаки хлестали нагайками всех прохожих. Я вдруг оказался один среди улицы и не знал, куда идти, но вспомнил, что недалеко от железнодорожной станции жила семья Авраама-Шломо Эскинбайна, старшего сына моего дяди Бенциона из деревни Триняки. Я пошел переулками и выбрался к нужному дому. Мой приход поверг хозяйку в ужас. Я успокоил ее: меня не преследуют казаки, я хочу лишь подождать 20 минут до прихода поезда. Она поспешила накормить меня ужином, и я с большим удовольствием воспользовался приглашением. Через 20 минут я сидел в вагоне поезда, следующего из Киева в Полтаву. Вагон был почти пуст. На одной из скамеек сидел молодой человек, погруженный в свои мысли, высокого роста, одетый в красивое новое серое пальто, которое ему очень шло и придавало важный вид. Я сел напротив него и подумал: он мой оппонент, наверняка это с ним я должен был дискутировать, если бы казаки не помешали. Я представился, назвав свое имя, и он рассмеялся: «Когда ты вошел, я сразу понял, кто ты». Я предложил ему побеседовать на тему, которая должна была составить предмет дискуссии, – о способах территориального разрешения еврейского вопроса. Я расспрашивал его о подробностях программы практической работы в Эрец-Исраэль и о ее перспективах, задавал один за другим каверзные вопросы о конкретных обстоятельствах. А он исключительно терпеливо и очень спокойно отвечал. Вместе с тем он сказал мне напрямик: «Я не верю, что будет какая-то польза от того, что мы спорим между собой наедине, без публики. Каждому из нас стоит спорить на публике – может, мы повлияем на слушателей. Но на оппонента повлиять нет шанса. Если у меня есть шанс повлиять на тебя, я готов продолжать спор. Но я вижу, что ты сведущ в том, что касается Эрец-Исраэль, и это хороший знак, это меня радует. Может, работа в Эрец-Исраэль возвратит к Сиону тебя и твоих товарищей – отрицателей галута!» Голос его был усталым и слабым. Я подумал: вот тебе логическая теория спора, рожденная реальными обстоятельствами прямо на твоих глазах. Но мой собеседник повернулся ко мне и добавил ясным громким голосом: «Я скажу только одно: ты задавал много трудных вопросов по поводу Эрец-Исраэль. Проблемы – это проблемы, вопросы – это вопросы, но это реальные проблемы и реальные вопросы. У вас, территориалистов, по-видимому, нет проблем и вопросов – у вас все висит в воздухе! В мире, который не существует, нет ни противоречий, ни сложностей, ни проблем!» Я не ответил. Мне уже надо было выходить. Но вдруг я вспомнил слова Зелига: «Ты знаешь, Эрец-Исраэль дает какую-то внутреннюю уверенность. Не знаю, на чем она базируется, но она смягчает сердца людей, и они отдыхают душой и чувствуют ценность борьбы за еврейское государство».