Читаем Мир, которого не стало полностью

На обратном пути мы были неосторожны – сели выпить чаю в буфете на станции Ромодан. Тем временем прибыл поезд из Киева, и на станцию вошел пожилой генерал, маленького роста и с большим животом. Он имел сердитый вид и ступал тяжело, окруженный спереди и сзади большой свитой, состоявшей из офицеров и сыщиков. Он сердито посмотрел в сторону нашего стола, проворчал что-то своим сопровождающим и… исчез. Это был военный генерал-губернатор Кременчуга (я забыл его фамилию), который славился своей жестокостью. Один из жандармов обошел вокруг нашего стола, внимательно всмотрелся в нас и задержал взгляд на мне. Внезапно он обратился к нам тоном приказа:

«Прошу всех подняться наверх, на второй этаж, в жандармский участок. Я должен обыскать вас и проверить ваши документы». Мы встали и зашагали за ним. Нас сопровождала вся свита офицеров, сыщиков и жандармов.

Больше всего я боялся за Хаима. Я знал, что он дезертировал из армии, и если бы это открылось, его положение было бы очень тяжелым. Когда мы вошли, жандармский полковник отделил меня от остальных и приказал каждому из нас отдать ему паспорт, а также проверил наши карманы и вещи. Проверил, задал вопросы и велел стать в стороне. После этого он обратился ко мне: «Покажи нам свой паспорт, Бенцион Залманович Динабург, уроженец Хорала Полтавской губернии, – все верно, я не ошибся?» – «Все верно. Вот документы». – «Я узнал тебя по фотографии. Вот уже полтора года я тебя ищу. Я навещал твоих родителей, и мне показали адреса мест, где ты жил два, три и четыре года назад. Теперь кончено. Вы свободны и можете идти, – обратился полковник к остальным, – мы задержим только тебя. Мы нашли твою фотографию в подпольном издательстве в квартире Веры Слуцкой, твоей поклонницы и ученицы – и теперь ты дорого заплатишь за ее почитание». Он рассмеялся. «Но ведь Вера Слуцкая освобождена из заключения по амнистии, а вы арестовываете меня за то, что она – моя поклонница? Странно!» – «Обыщите его как следует, – громко воззвал полковник. – Добудьте каждый клочок бумаги и тщательно проверьте». Широкоплечий черноусый жандарм с глупым лицом поспешил выполнить приказ, а полковник стал просматривать бумаги. «А, тезисы доклада! Это мне хорошо знакомо! Бенцион Залманович Динабург, ты знаешь, что я тоже твой ученик – я прочитал все выписки, которые делала твоя ученица о сионизме и о его социалистических революционных основах! Разве вы тоже не эсеры – сионисты-революционеры?! – и опять рассмеялся. – Итак, мне ясно, что ты едешь с лекции на лекцию. Какова общая тема твоих выступлений?» – «Я не знаю, почему господину потребовалось тратить столько усилий, чтобы разыскать меня: вы могли прийти в дом моих родителей. Я постоянно живу там. Ромодан находится всего в одной станции от Хорала, а еду я в Прилуки, я должен там держать экзамен в апреле, а это не тезисы к докладу, а ответы к предполагаемым экзаменационным билетам – по литературе, истории и географии России. Сейчас придет поезд, и мне надо ехать. Я признаю, что у господина полковника великолепная память – узнать меня по фотографии и запомнить, что преподавал ученикам, когда я сам уже это забыл. Но этого недостаточно, чтобы арестовать меня». – «Какой хитрый! Я, полковник Якобсон, собаку съел на таких делах, запомни это. Меня сложно запутать. Я умею отличить тезисы к докладу от экзаменационных билетов. Но – все может быть… Хорошо. Вот уже второй звонок. Иди. Возьми билет. Езжай в Прилуки. Или в Киев? Меня не проведешь! Но хорошенько запомни: я советую тебе не встречаться второй раз, не сталкиваться больше никогда с полковником Якобсоном! Понял? Ступай». И сказал сыщикам: «Проследите за ним, пока он не сядет в поезд».

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное