Читаем Мир, которого не стало полностью

Мое решение переехать в Харьков, а потом в Полтаву было связано с этими экзаменами. Сразу после прибытия в Полтаву я объявил товарищам, что намереваюсь готовиться к экзаменам на аттестат зрелости, которые будут в мае 1907 года. Времени, однако, было мало – шесть-семь месяцев. Но мой расчет был основан на том, что мне придется в основном не учить новое, а упорядочить свои знания: в области русского языка и литературы, равно как и истории, я имел изрядные познания. Мои корреспонденции в «Киевских откликах» были благосклонно приняты редакцией; в них не внесли почти никаких изменений. Там даже хвалили мой «простой и яркий» стиль. В области общей истории я тоже не нуждался в подготовке. Мои познания в немецком неплохи, но в математике, физике, естественной истории, латыни и французском я слаб, и было сомнительно, что я успею подготовиться за отведенное время. Двое приятелей проэкземеновали меня по основным предметам, чтобы оценить уровень моих знаний. Они предложили поучить меня для начала две-три недели, чтобы выяснить, как быстро я продвигаюсь, а после этого высказать мнение о моих шансах сдать экзамен, а также порекомендовать мне наилучший метод подготовки.

Мое положение на экзамене было крайне сложным. У меня не было документа об образовании, и посему я должен был держать экзамен по всем предметам, изучаемым в школе в течение всех восьми лет, а не только по тем, что изучаются в старших классах. Я должен был сдавать не только язык, литературу, русскую и общую историю, математику, алгебру, геометрию и тригонометрию, физику и космографию, латынь, немецкий и французский – я должен был сдавать арифметику, чистописание, общую географию и географию России, грамматику старославянского языка и естественную историю.

Мне помогали двое приятелей: Биньямин Гельфанд и Зяма Маркович. Оба – молодые студенты, уроженцы Полтавы, закончившие там с отличием один – гимназию (Гельфанд), а другой – реальное училище. Оба были известны в городе как чрезвычайно способные репетиторы. Отец Биньямина Гельфанда, Лейб Гельфанд, был моим родственником, одним из верных членов «Бней Моше» из Полтавы, который испытывал ко мне дружеские чувства, когда я был маленьким, и завещал всем своим домашним дружеское отношение ко мне. Второй приятель был из «Поалей Цион». Я познакомился с ним, когда он прибыл в Лубны, представляя молодежную национальную сионистскую организацию, выпускавшую ежемесячник на русском языке под названием «Новая Иудея»{586}. Я принял его и его спутницу дружески и помогал им изо всех сил, и он сказал мне, что я один из немногих сионистов-социалистов, который ему так помог. Мы несколько раз обсуждали с ним проблемы молодежи и ее воспитания в духе социалистического сионизма.

Две недели Гельфанд учил меня латыни и другим гуманитарным предметам (по сути – координировал мою самостоятельную работу), Зяма Маркович – математике и физике, а одна девушка, знакомая Марковича, обучала меня французскому и немецкому. Через две недели они предложили мне готовиться к экзаменам: они уверены, что я выдержу, несмотря на то, что в моем распоряжении только шесть месяцев. Они лишь указали на мои слабые места и выразили готовность следить за моими успехами и даже наставлять меня по предметам, в которых я буду нуждаться в помощи, сами и привлекая друзей. Они также ввели меня в круг экстернов, готовящихся к экзаменам на аттестат зрелости в Полтаве, и это знакомство воодушевило меня, так как я убедился, что не сильно отстал в своей подготовке к экзаменам. Итак, с учением дело обстояло лучше, чем я предполагал. С хлебом было хуже. Мои приятели Гельфанд и Маркович сделали некоторую рекламу тому, как быстро я осваиваю материал. Эта делалось из добрых побуждений – помочь мне найти хорошие частные уроки, чтобы я мог заработать. Среди этих частных уроков, доходы от которых были довольно скудны, мне особенно помнятся два: подготовка двух сестер к экзаменам на учениц аптекаря и подготовка деревенского парня лет шестнадцати к экзаменам в городскую школу. Я должен был пообещать, что он выдержит следующие экзамены: сочинение, история и география.

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное