Мир, которого не стало

И действительно, по сути я покинул партию сразу после областной конференции в Полтаве. В Песах 5667 (1907) года, на седере, устроенном товарищами, Элиэзер Шейн читал Агаду{580}, ставшую своего рода коллективным выражением чувств, мыслей и сомнений, с которыми мы подошли к этой встрече. Несколько членов сионистско-социалистической партии, почти все – молодые и не жители города, договорились провести седер вместе. Мы ощущали необходимость слегка развеять тяжесть на сердце в обществе товарищей. А тяжесть была велика. Большинство из нас были из «крутых» деятелей Сионистской социалистической партии: доходили в отрицании галута до крайности и проявляли себя отчаянными революционерами – в забастовках и митингах, пропаганде и прокламациях, самообороне и стычках с полицией. Несколько человек были сторонниками «Ноябрьских воззваний» (после октябрьских погромов 1905 года), в которых была выработана целая теория, попытавшаяся соединить категорическое отрицание галута с категоричностью революционной борьбы: участие еврейских масс в революции приведет к появлению еврейского революционера, который сможет воплотить в реальность большую еврейскую революцию…

Новым во всех этих тезисах было то, что отчаяние стало идеологией, и это вызвало претензии к их составителям, и после непродолжительных споров в узком кружке «Ноябрьские воззвания» были приговорены к изъятию из употребления.

Прошло всего полтора года – и мы уже были повержены и обращены в бегство: молодые евреи все чаще уходили не только из Сионистской социалистической партии, число членов которой еще недавно достигало тридцати тысяч, но и вообще покидали сионистское движение во всех его течениях и видах.

Бегство было быстрым и массовым. Даже активисты начали беспокоиться о своем будущем: те, кого заботило продолжение учебы в университете, и те, кто стремился поступить в университет, те, кто готовился к экзаменам, и те, кто хотел обеспечить себе какое-либо другое положение в обществе. Цель была одна: практическая польза. Были, конечно, и «мечтатели», люди совершенно иного склада. За несколько дней до Песаха мы получили известие о трагической смерти слесаря Зелига из Лохвицы. Зелиг застрелился на кладбище города Л. А он умел стрелять. Он был лучшим инструктором по самообороне во всей Полтавской губернии. Зелиг оставил короткое письмо братьям: «Если уж умирать, то лучше лежать на маленьком кладбище, и поскорее». Все были подавлены, и на душе у всех скребли кошки.

Находясь в таком настроении, мы и решили провести седер.

И вот наступил пасхальный вечер. Нас было, если я правильно помню, около десяти-двенадцати юношей и девушек. Девушки трудились: убирали и готовили к седеру. Сделали все, как положено. Маца и вино. «Марор[7], - сказали товарищи, – у всех нас есть в избытке». Комната была довольно большой. Мы сдвинули столы и одолжили побольше стульев. От слабого света лампы, освещавшей стол, на стенах выросли рельефные тени…

Я видел, что товарищи готовятся выслушать Агаду из уст Элиэзера. Это должно было стать «гвоздем» седера. Оказалось, что среди членов движения в Литве, во всяком случае в крупных городах, закрепился обычай чтения Агады, привязанной к актуальным событиям, – на седерах, где были только свои.

Ощущения праздника не было, в атмосфере не чувствовалось ничего праздничного. Общение с литовскими товарищами подготовило меня к восприятию того, что мне предстояло услышать, и заранее пробудило во мне интерес. Мои последние беседы с Элиэзером о происходящем в нашей партии еще больше усилили мое желание послушать Агаду в его исполнении. В те времена я имел обыкновение делать записи, на основании которых и воспроизвожу происходившее на седере.

Мы расселись. Обстановка была немного напряженная. Несколько товарищей, которые не были знакомы с Зелигом и не были близки к организаторам седера, находились в веселом расположении духа. Они приготовились получить удовольствие от общества товарищей и царившей в комнате интимной дружеской атмосферы.

Началось чтение Агады. Элиэзер начал с «Кадеш у-рхац» («Освящение и омовение»){581} и стал толковать каждую фразу.

Агада – это не что иное, как легенда о поколении, которое хотело освободиться, но не удостоилось освобождения. Об этом прямо повествуется в каждой строчке Агады.

«Кадеш у-рхац» – еврейская история вопиет к каждому в нашем поколении: «Освяти и омой!» Освяти себя, готовь себя к большим свершениям, ибо пробил решающий час. Мы – освободители! И омой! Омойтесь, очиститесь, очисти себя, дабы быть достойным этой миссии, великой миссии. «Карпас{582} – яхац». Еврейская история возложила на нас, на знаменосцев социального обновления, построение нового общества, основанного на общности имущества. Даже если все, что у тебя есть, это немного зелени и овощей, поделись своим карпасом с товарищем.