Мир, которого не стало

С тех пор как я расстался с черниговскими товарищами и особенно с Йосефом-Хаимом, я сказал себе: «Ты должен подвести баланс этому последнему, очень сложному году, испытать по гамбургскому счету себя и своих товарищей. Прав ли Йосеф-Хаим и не случилось ли так, что вместо того, чтобы продвигаться вперед, мы оказываемся ведомы сиюминутным. И пока мы с ним связаны, мы вынуждены скользить вниз вослед навязанным им проблемам с криком: «Вперед!».

Наутро я записал в свою тетрадь: «Нет, "я не пущу сына своего с вами"». Я не считаю нужным превращать сиюминутные вопросы в глобальные. И если партия не будет первопроходцем в деле выхода из галута – мое место не в ней.

17 октября, во вторник, в 11 часов утра я вернулся в Харьков. По дороге я пытался подвести итоги прошедшего года. Я подозвал «ваньку» (так в Харькове называли извозчиков) и велел ему ехать на Клочковскую. Доехав туда, извозчик стал недалеко от магазина – квартира, где я жил, выходила во двор, слева от входа, а извозчик стал справа, и со двора его нельзя было увидеть. Смотрю – а Семен Михайлович стоит возле своего магазина, зовет меня и говорит извозчику: «Подожди немного, господин должен сейчас поехать с тобой еще в одно место». Когда я вошел в магазин, он прошептал: «У тебя дома всех арестовали, сидят и ждут тебя, уже с воскресенья ждут! Еще тебе просили передать, что Захар Осипович тоже сидит, не ходи в его контору. Поспеши, немедленно уезжай из Харькова!» Я ничего не сказал, крепко пожал его руку и вышел. Уехать из Харькова! В карманах у меня почти пусто. Я сказал извозчику: «Тут получили телеграмму, что у нас в семье несчастье. Мне надо быстро ехать домой, чтобы успеть на похороны. Поезд выезжает в Полтаву, как мне кажется, через час. Я хочу успеть сообщить родственникам. Как ты думаешь, у меня еще есть на это время?» – «Сколько родственников? И где они живут? Поезд в Полтаву уезжает через час с четвертью, а не через час». Я дал ему адрес Абы Тумаркина – довольно далекий от Клочковской улицы переулок. «Можно успеть, – сказал извозчик, – но только если господин желает только туда. Если потребуется поехать еще куда-то, кто знает…» Эти слова пробудили во мне подозрение, что извозчик слышал слова лавочника о полиции. Может быть, он улучит момент и позовет полицейских? «Кто знает?..» Мы приехали. «Я сейчас же выйду, подожди меня». – «Конечно, я подожду». Дома была жена Тумаркина. Она стирала пеленки. Мой вид ее напугал: я устал и был бледен. Я кратко рассказал ей, в чем дело. Оказалось, она знает. Лба уехал из города, «пока не пройдет гроза». Денег у нее не было, но она сказала, что попробует одолжить три рубля у соседей. Тем временем младенец начал кричать. Я стал качать люльку, чтобы его успокоить. Через десять минут она принесла мне деньги. Лицо ее было недовольным: «Нелегко они мне достались!» Я поблагодарил и вышел. По дороге извозчик сказал мне: «Видел я твою родственницу. Напугал ты ее! Она аж побледнела – краше в гроб кладут!» И он перекрестился… Мы успели в последний момент. Поезд уже был подан. Я заплатил извозчику и взял билет – в моих карманах ни осталось ни копейки, даже на стакан чаю. Я не ел с самого утра.

Около пяти поезд пришел в Полтаву. Со станции в город – немалое расстояние – я шел пешком. Я пошел в дом, где останавливался десять дней назад, – к рабочему типографии, в которой печаталась городская газета. Это был высокий молодой человек, говоривший тихим, слабым голосом. Он был единственным сыном своих родителей, и они заботились о нем, присылая посылки с продуктами: гусиное сало, колбасу и баночки с порошком какао, имевшим вкус шоколада. Единственным их недостатком было то, что горлышко баночек было узким, и за один раз можно было зачерпнуть только одну маленькую ложечку… Этот мой товарищ охотно селил друзей в своей комнате, делился с ними посылками из дома и даже смотрел сквозь пальцы на то, что гости заметно облегчали баночки с какао.

Я пришел к нему усталый и измученный. Несмотря на то что у него сидела гостья, он поспешил расстаться с ней, чтобы накормить меня ужином и уложить спать. Это был один из самых трудных для меня дней того года. В Полтаве у меня были друзья и родственники. Там жил один из моих младших братьев, Авраам, работник типографии. Время от времени он публиковал свои фельетоны – и небесталанные, что-то вроде стихотворений в прозе, – в местной газете «Полтавщина». Он был принят в доме Рабиновича. В Полтаву также собирался приехать мой младший брат Шлама, тоже типографский работник. В Полтаве жила и моя тетя с семьей, сестра отца, дочь дяди Пинхаса и другие. Но я поставил себе условие – вначале устроиться, а потом уже идти к родственникам. Я позвал туда, к своему временному хозяину, брата, а через два дня мне нашли в соседнем доме подходящую комнату.