Мир, которого не стало

Раскрывая первый вопрос, я решительно выступил против капитуляции перед большевистской тактикой, которая заранее видит в выборах в Государственную Думу только средство революционной пропаганды. Я сказал, что стремиться нужно к тому, чтобы сама по себе Дума была центром предстоящей нам длительной политической борьбы. Это нужно подчеркивать и в этом направлении проводить организационную работу. Помню, что эта моя позиция не заслужила ни малейшего одобрения. Сочли, что я пораженчески настроен относительно революционных перспектив в ближайшее время.

Выступая по второму вопросу, я подверг жесткой критике тех, кто утверждает, что развитие эмиграционных процессов еще не привело к возможности реализации территориализма. Я же утверждал, что «исторический прогресс» не означает, что что-то будет опадать «подобно спелому плоду» с «исторического древа». Я доказал это через изменения в абсолютистском строе в России, которые являются исторической необходимостью и при этом сопровождаются тяжелой и продолжительной борьбой. Наша программа должна состоять в следующем: выявить в каждом потоке эмиграции в любую страну поселенческое ядро и сориентировать его. Дальнейшее развитие этих «ядер» покажет, где и при выполнении каких условий может быть реализован территориализм… Помню, в одном из городов (кажется, в Чернигове) кто-то прервал меня, воскликнув: «Что, даже в Палестине?» – «Конечно. И не даже, а тоже. В каждой стране, куда эмигрируют евреи, имеющие склонность к поселенческому образу жизни».

Говоря о третьем вопросе, я заявил, что партия должна взять на себя задачу создания «школьных обществ». Но ей следует также принимать во внимание желания родителей по языковому вопросу и меру их готовности взвалить на себя это бремя.

Что до четвертого вопроса, я утверждал, что наша партия, на которую возложены различные специальные задачи, отличающиеся от задач других партий, должна быть построена особенным образом. Она должна требовать от своих членов намного больше, и ее организационные формы должны соответствовать ее характеру.

Моя краткая поездка не принесла мне успокоения. Я был почти в отчаянии. Вопросы и проблемы, которые так интересовали меня и лишали меня покоя, как оказалось, совсем не волновали товарищей. Особенно тяжело я воспринял собрания в Прилуках и Чернигове. Энтузиазм прошлого года улетучился, а то, что больше всего интересовало моих товарищей, лежало в области российской политики, а не наших особых проблем. Иногда у меня было чувство, что отрицание галута, бывшее таким сильным в наших партийных кружках, потихоньку исчезает, а товарищи «увядают» и постепенно «засыхают». В Прилуках собрание происходило в одной из школ. Прилукским активистом нашей партии был Маршов (брат Аарона Маршова, который три года назад привез мне с шестого конгресса «Дер Хамойн» Сыркина), активный и деятельный юноша. В целях объединения он привел на собрание людей из «Поалей Циан», чтобы «был элемент полемики». Я очень внимательно следил за реакцией товарищей на заявления члена «Поалей Циан». Он пришел в момент, когда я почувствовал и тут же подчеркнул в своем выступлении то общее, что было в нас, указав, что по существу они тоже находятся в поиске возможностей для реализации территориализма, и продемонстрировал стоящие перед нами на этом пути многочисленные трудности. А мои товарищи почти обиделись на идею «общего» между нами и «Поалей Циан», потому что идея «территориальной компактности» была для них совершенно абстрактна. И в Чернигове тоже меня удивил «реалистичный революционный подход», который продемонстрировали многие товарищи, рассуждая о революции, и равнодушие, с которым они восприняли мои слова о территориализме и о связанных с ним насущных проблемах. И вот после собрания, в поздний час, несколько товарищей провожают меня домой, входят ко мне, и я ставлю перед ними вопрос о реальности «территориалистских устремлений» наших товарищей. Большое впечатление произвели на меня слова одного из них – деликатного задумчивого юноши с черными глазами, глубокими и сияющими, говорившего языком хасидов. Его звали Йосеф-Хаим. Он тихо сказал: «Ты наверняка обратил внимание на то, что наши товарищи стали больше размышлять о вопросах общего характера, о повседневных проблемах. Это все потому, что нам не удалось превратить наше «вечное» в наше «повседневное», органично сочетать одно с другим. Невозможно воспитать народ на двух идеологиях. Социалистический сионизм может быть действенным народным движением, только если у него будет один центр и стратегическое станет для него также и тактическим. А посколько этого не происходит, тактическое пока превалирует».

Слова этого товарища, сказанные так, будто он говорил сам с собой, напомнили мне слова моего дяди Пинхаса Островского, которые я слышал от него полтора года назад, – о «смешении» и опасности, которую оно таит. Я пытался объяснить Хаиму, что социалистический сионизм – органичное явление, но был согласен с его замечанием касательно смещения интереса наших товарищей в сторону тактического и повседневного.