Мир Магии

Холод, что может быть хуже холода? Который пронизывает и пробирает до костей. От него не спрячешься, от него не скроешься. От него не спасает жалкая ободранная шкура, которая служит жалкой заменой одеяла. Холод это ад, настоящий ад. В аду, если он существует, не жарко, там холодно. Холод даже голод забивает. Хотя голод – это тоже ад, жуткий, изводящий. Скорей бы взошло солнце, скорей. Солнце через решетку попадет в мою камеру, и в нем можно будет согреться. Да, станет жарко, невыносимо жарко, но жар лучше холода. Правда, солнце не принесет сытости, как не принесет его кусок хлеба и кувшин воды, которые придут вместе с солнцем.

Сколько я уже тут? Месяц? Два месяца? Год? Почему я еще жив? Почему меня просто не убили? Для чего меня закинули в этот каменный мешок? Все эти вопросы, с которыми я просыпался каждое утро, сходя с ума от холода в одиночной камере. Солнце, которое согревало мою камеру, только оно и отмечало смену дня и ночи.

После нашего с Тримом похмельного совета я оказался тут вечером того же дня. Даже не очень успев сообразить, как оно так произошло. В зал вошли люди, которых я даже и не видел никогда, и я потерял сознание. Очнулся я уже тут, в этом каменном мешке, без какого-либо общения, без связи с внешним миром, наедине с собственными мыслями и самим собой.

Что может быть страшней для человека, чем оставить его наедине с самим собой? Разве что холод. Но холод проходит, хоть, наверное, если я выберусь отсюда, я буду греться в тепле около камина месяц, не отходя от него. Но кроме холода и мечты о теплом камине, были еще мысли. Проклятые, приставучие, прилипчивые мысли, которые заполняют всю черепную коробку. Тысячи сожалений о том, почему я не сбежал из дома Трима, ведь у меня были тысячи возможностей.

Единственным способом, которым я мог избавиться сам от себя, была медитация, когда я пытался очистить голову от мыслей, как учил меня Трим. Я пытался практиковать магию, чтобы хоть как-то себя отвлечь. Но пришлось свести эти занятия до полного минимума, так как энергии у меня было очень мало. Еды мне давали ровно столько, чтобы я не умер с голоду. А практические занятия магией требовали энергии существенно больше. Но чем мне было тут еще заниматься? Кроме как медитацией и попытками отвлечь себя от мыслей. Я ковырялся в собственном мозгу, ведя бесконечные диалоги самого себя с самим собой.

– Как быстро человек может сойти с ума? – спрашивал я сам себя.

– Да, кто его знает, Парк, я вот, похоже, двинулся достаточно быстро.

– Да уж. И что нам теперь со всем этим делать?

– А что тут поделаешь? Похоже, что выйти отсюда не выйдет, конечно, если бы я освоил магию земли и расщепил бы эту стенку в пыль, то, может, я бы и сбежал.

– Да как ты ее расщепишь? Ты с полным-то желудком сознание теряешь, а с пустым тебе явно светит каталепсия от голодного обморока.

– Каталепсия? Что это за слово такое? Что оно значит?

– Я не знаю, просто мне показалось, что это слово больше всего подходит для описываемого процесса.

В таких вот бестолковых диалогах с самим собой я проводил много времени. Вот чего у меня действительно было очень много, так это времени. Оно текло как-то по-особенному, минуты превращая в вечность.

Возможно вообще сохранить здравый рассудок, находясь в постоянном диалоге с единственным собеседником, с самим собой, в условиях безграничного времени? Наверное, нет, мое сознание расщепилось как минимум на несколько личностей, так как мне нужен был этот самый диалог. Без него существование было бы вообще невозможным, и эти личности уже обрели некую независимость друг от друга. У них даже были разные имена, одного я называл Парком, а второго тем именем, которым меня назвал Футирам, – Павлом.

– Когда уже взойдет это проклятое солнце?

– Думаю, уже очень скоро, Парк, потерпи.

– Я не могу больше терпеть, Павел, я хочу умереть.

– Ну давай вставай, разбегись и шибанись головой о стенку, если повезет, то мучение будет недолгим.

– Думаешь, получится?

– Да кто его знает, получится или нет. Но какие тут еще есть варианты?

– Вариантов никаких, только о стенку головой. Боже, почему же так холодно?

– Каменный мешок, откуда тут быть теплу? Сейчас солнце взойдет, и станет тепло.

– Скорей бы, не видно его еще?

– Видно, вон уже видно тот угол камеры. Значит, солнце уже близко.

Глаза полностью приспособились к отсутствию света и реагировали даже на очень слабый свет утренней зарницы. Когда стенка напротив из смуглой черной темноты начинала обретать серые очертания, я понимал, что рассвет уже близко.