Мир Марка Твена

О как это нелегко — выбирать при таких условиях! Гек пытается уклониться. Но тут же чувствует, что все его рассуждения — это лишь хитроумные уловки, демагогия, как сказал бы образованный Том Сойер. Конечно, он не сманивал Джима, не подстрекал его к бунту против въедливой праведницы, вольной поступать со своим рабом как ей вздумается. Он здесь вообще ни при чем. Да полно, так ли уж ни при чем? Ведь не отправься Гек на разведку, переодевшись девочкой и неудачно изобразив не то Сару, не то Мэри Уильямс, и Джима изловили бы прямо на том острове, который для них обоих стал первым пристанищем. А как, помогая друг другу, они вместе спаслись, очутившись в бурную ночь на разбитом пароходе, где трое бандитов сводили счеты друг с другом? Нет уж, пришла пора держать ответ перед своей совестью, и от этого никуда не денешься.

И он прислушивается к голосу совести, а этот голос побуждает его приналечь на весла, чтобы побыстрей добраться до берега и передать Джима куда полагается. Только подсказывает ему такое решение не совесть, а предрассудок, повелевающий не считать негра полноценным человеком. Гек знает, что так надо. Но, к счастью, ему «не научиться никогда поступать так, как надо; если человек с малых лет этому не научился, то уж после его не заставишь никак: и надо бы, да он не может, и ничего у него не получится». Совесть — настоящая совесть, которая Гека никогда не подводит, — не может допустить, чтобы он предал Джима, делившего с ним все невзгоды плавания на плоту и свято верящего, что Гек его единственный и верный друг. Над всеми расистскими мифами, над всеми предубеждениями и жестокими поверьями, которые держали в своем плену даже неплохих, по сути, людей на тогдашнем Юге, поднимается — и торжествует — простое и великое чувство человеческого братства. И Гек Финн становится героем в самом прямом и точном значении этого понятия.

Нам трудно представить, чтобы он повел себя по-иному. Но ведь события, о которых рассказывает повесть Твена, происходили очень давно — около ста пятидесяти лет назад. А в ту пору Гек был, конечно, явлением совершенно удивительным, уникальным для американской жизни, которую Марк Твен наблюдал по берегам Миссисипи. Чтобы в обстоятельствах, описанных Твеном, сохранить верность нравственной правде, а не заведенному обычаю, чьей жестокости никто не хочет замечать, требовалось редкое мужество и нужен был редкий дар человечности.

Наделив этими качествами своего героя, Твен не мог не перестроить и саму повесть так, чтобы ее центром сделался духовный подвиг Гека — именно подвиг, хотя сам Гек, несомненно, очень бы удивился такому определению: просто он действовал так, как ему велело сердце, и что же тут особенного, что он не пошел против самого себя?

Поначалу Твен намеревался создать еще одну книгу о мальчишках из Санкт-Петербурга и об их приключениях. Правда, слово «приключение» в данном случае не надо понимать буквально. Даже если ограничиться «Томом Сойером». Там ведь приключений не так уж и много, гораздо больше игр — пусть порою и принимающих характер не то чтобы опасный, но довольно рискованный. Да, впрочем, игры тоже не самое главное. А главное — это горячее сердце Тома и его пылкое воображение, его страсть к романтике — и высокой, и смешной.

В «Геке Финне» приключений, если говорить всерьез, еще меньше. И все это приключения не ради потехи или авантюры. Удрав на Джексонов остров, Том просто играет, а Гек, скрывшийся там после своего побега от отца, ведет борьбу за собственную жизнь. Сам этот побег продуман Геком с такой тщательностью и осуществлен так изобретательно, что ему бы позавидовал и Том Сойер. На первый взгляд перед нами все признаки мистификации, ничуть не менее остроумной, чем проделки Тома или комические подвиги героев фронтира. Но, подпиливая стену, а потом поливая кровью подстреленного поросенка земляной пол и прилепив клок своих волос к лезвию топора, Гек озабочен вовсе не тем, чтобы соблюсти неписаные правила розыгрышей с мнимой смертью, о которых так часто рассказывается в американских легендах. Ему не до шуток. Крутой нрав отца он знает хорошо и должен не ошибиться ни в одной мелочи, потому что ошибка грозит ему гибелью.

Может показаться, что Гек такой же романтик, как и Том, — ведь и он по своему характеру непоседа, только и мечтающий о том, чтобы жить интересно, меняя впечатления, загораясь все новыми планами и идеями. Едва лишь начинает налаживаться какой-то упорядоченный быт, Геку становится не по себе, и он тут же принимается замышлять бегство — от вдовы ли, от отца, да от кого угодно: «Уйду так далеко, что ни старик, ни вдова меня больше ни за что не найдут». Вот эта его черта всего родственней Тому Сойеру, недаром они и понимают друг друга с полуслова.