Мир на костях и пепле (СИ)

Mary_Hutcherson Мир на костях и пепле

1

С трудом открыв глаза утром, слышу грохот посуды, доносящийся с первого этажа. Сальная Сэй готовит завтрак и напевает старую знакомую мелодию: песенку про утренние заботы для маленьких детей. Так начинается каждый мой день в последние месяцы.

В жизни теперь ничего не меняется, одинаковые дни сменяются одинаковыми ночами, безоговорочно приносящими кошмары. Сны всегда разные, но неизменно одно — паника, страх, парализующий все тело, и ощущение измотанности на утро. Не могу понять, как лучше: не спать вовсе или отдавать душу на растерзание этим кошмарам. Хотя, если честно, не уверена, что вообще может стать лучше.

Заставляю себя спуститься вниз, поздороваться с Сэй и ее внучкой, впихнуть пару ложек завтрака и выдавить хотя бы несколько слов в ответ на вопросы, чтобы женщина не волновалась. Меня не сильно тревожит ее психологический комфорт, я просто знаю, что, если мое поведение покажется ей странным или необычным, через несколько часов придет Хеймитч. Пропитый насквозь, что лучше рядом не поджигать спичку, а то вспыхнет как факел. Но он все-таки будет пытаться убедить меня, что жизнь продолжается, что я должна созваниваться с доктором Аврелием, питаться и выходить на улицу хотя бы раз в неделю. И он не уйдет, пока я не соглашусь с уговорами, либо же не зайдусь в такой истерике, что непременно потеряю сознание от усталости. Выбирая между имитацией нормального завтрака среди как будто бы нормальных людей и бесед со старым наставником, безусловно, останавливаюсь на первом.

Стол уже накрыт на троих, кухня выглядит аккуратно и чисто в отличие от остального дома и меня самой, а Сэй разливает по кружкам какао. Ее внучка, живущая будто в своем маленьком мире, играет с деревянной лошадкой и хохочет. Вот бы и мне научиться так.

— Китнисс, милая, доброе утро, — женщина замечает меня и спешно указывает на стул напротив своей внучки. — Сегодня завтрак скромный, зато удалось найти какао. Присаживайся скорее.

— Спасибо, Сэй, — голос звучит хрипло и безжизненно, поэтому быстро натягиваю на лицо подобие улыбки, чтобы избежать подозрений.

— Поезд с провизией задерживается на несколько дней, но нас заверяют, что ничего страшного не произошло. Пока будем доедать наши запасы, у тебя в погребе тоже достаточно еды, — она ободряюще сжимает мое плечо, будто отсутствие яиц, молока и хлеба может хоть капельку меня тревожить. — Или, возможно, ты захочешь сходить в лес? Дичь бы нам не помешала.

Поднимаю глаза на ее лицо и внимательно всматриваюсь. У этой женщины была нормальная жизнь, работа в Котле, семья, дом и родной дистрикт. А потом я отправилась на Голодные Игры, стала символом революции, взорвала арену и уничтожила всю ее жизнь. Почему она добра ко мне? Почему не придушит подушкой, пока я сплю, или не подбросит немного яда в какао? Даже если новое правительство оплачивает ей услуги моей сиделки, никто не сможет обязать заботиться, искренне пытаться помочь и волноваться. Это лично ее выбор: любовь вместо ненависти. В горле сжимается ком, который не проглотить, выступают слезы. Делаю вид, что сонно тру глаза, чтобы скрыть настоящие эмоции.

— У меня нет лука, — тихо бормочу в ответ и заталкиваю в рот большую ложку каши, чтобы не разреветься сильнее.

— Посмотри в прихожей.

Когда дом снова пустеет, бреду к окну на втором этаже, усаживаюсь на подоконник и прижимаю лоб к холодному стеклу. В отражении на меня смотрят два серых глаза, в которых невозможно что-то прочесть, потому что ничего и не осталось. Изначально я чувствовала злость, потом на смену пришло отчаяние и понимание, что ничего уже не изменить. Каждый день появлялись новые эмоции: бесконечное чувство вины, одиночество, страх, боль от потерь. Все это переполняло меня, будто в маленький кувшин влили океан из чувств, а потом я захлебнулась в них. То, как я могу описать себя сейчас — опустошенное ничтожество. У меня нет целей, планов, желаний, я просто существую, пытаясь избегать неприятностей в виде разговоров с доктором Аврелием, мамой или Хеймитчем. Понимаю, что от меня ничего и не ждут. Выполняй только несколько ежедневных рутин, и никто не пристанет со своей поддержкой.

Зачем вообще такая жизнь? Может быть, легче все закончить? Эти мысли посещают меня практически каждый день, но смелости прекратить свое жалкое существование не хватает. Хеймитч сказал мне однажды: «Если хочешь и дальше захлебываться в этом болоте — пожалуйста. Но не лучше ли включить голову и подумать, чем ты можешь быть полезна обществу? Мы сейчас стоим на руинах и трупах, так что даже помощь такой особы, как ты, будет очень даже кстати». Я тогда ответила, что плевать хотела на общество, что вся моя жизнь пошла по одному месту из-за желания что-то исправить, так что пора умыть руки. Ментор не спорил, а только лишь продолжал опрокидывать рюмку за рюмкой. Вот еще нашелся филантроп. Да от него обществу только одна польза — всегда есть, кому продать бутылку спиртного!