Сам Пит тоже никак не помогает мне в попытках скрасить его одиночество и разделить тяжелое бремя хотя бы частично. Он звонит ночью через несколько дней после нашего забега и рассказывает об очередном кошмаре, который видел только что, и я не удерживаюсь от того, чтобы предложить прогуляться по Деревне или посмотреть вместе телевизор, а в ответ слышу уклончивый отказ. После этого он больше не звонит, но все также будит меня и других соседей воплями несколько раз за ночь.
Спустя неделю я предпринимаю еще одну попытку побеседовать с Хеймитчем, в результате которой наш разговор плотно заседает у меня в голове.
— Как бы ты не старалась, Пит не станет рисковать здоровьем других людей, пока сам полностью не поверит в то, что может себя контролировать, — размышляет он со стаканом в руках.
— И когда же, по твоему мнению, это произойдет? — интересуюсь я.
— Что именно произойдет, солнышко? Когда он поверит в себя или когда научится сдерживать приступы?
— Когда поверит.
— Это очень сложный вопрос, на который я тебе точно не дам ответ.
— Ладно, а когда научится сдерживать приступы?
— Вот это уже легче, — Хеймитч делает большой глоткой, откидываясь на спинку стула. — Потому что я искренне считаю, что это он уже умеет.
После этого я дохожу домой будто на автомате, воскрешая в голове каждое неприятное воспоминание о приступах, и полностью убеждаюсь в правоте ментора. Мне легко представляются кадры, как Пит внезапно понимает, что вот-вот сорвется, и предупреждает нас или тихонько делает несколько шагов назад, а потом просто сжимается словно пружина, либо впивается руками в первую попавшуюся опору и справляется, как бы тяжело не было. Каждый раз и совершенно самостоятельно, а потом неизменно теряет всякое настроение и уходит домой, где продолжает бороться с последствиями в одиночестве. И делает это не столько из необходимости, сколько из-за полного отсутствия веры в свои силы.
Все последующие дни я подбираю слова для разговора, посредством которого хочу заставить Пита поверить. Даже записываю несколько фраз в блокнот, но все они в итоге кажутся вычурными и неподходящими. Энни советует поговорить не лично, а по телефону, если уж я настроена настолько решительно, потому что предсказывает, что Пит не станет адекватно и спокойно воспринимать то, что не считает истиной, и с высокой вероятностью в результате только лишь распсихуется. Но каждый раз, когда я поднимаю трубку, мне не хватает мужества набрать номер. В итоге я решаю, что такие разговоры нужно вести обязательно с глазу на глаз, но и тут никак не представляется достаточно подходящего момента. Один раз я даже почти начинаю свой монолог, но Пит просит дать ему еще раз посмотреть книгу растений, так что приходится все отменить, ведь изучение старых рисунков и так достаточно тяжелый для него процесс.
Через неделю мне уже даже снится этот разговор в кошмарах, после которых я ставлю свою решимость под серьезное сомнение, отчего только злюсь на себя и все происходящее вокруг. Время снова неумолимо идет, а я бездействую, как и в предыдущие месяцы, никак не способствуя восстановлению Пита.
Еще через неделю я уже откровенно ненавижу себя за слабость, Пита за нежелание самому увидеть настоящее положение дел, а Хеймитча просто за компанию. За ужином Сэй отмечает, что я какая-то взвинченная, и у меня нет даже сил съязвить в ответ на замечание ментора о «тяжелых женских днях», поэтому я просто прожигаю его взглядом.
А когда чуть позже Пит роняет тарелку и замирает, зажмурив глаза, и все вокруг отшатываются от него, как от чумного, я просто теряю последние ниточки контроля. Он стоит совершенно один, хотя в комнате находятся еще три человека, которых он искренне считает своими близкими, и совершенно один вынужден вести схватку с тьмой внутри. В тот момент кажется, что между нами мгновенно выстраивается непроходимая стена, причем возводят ее сразу с двух сторон. И если стена Пита хотя бы обоснована его неуверенностью и внутренними терзаниями, то мы же просто напросто поступаем эгоистично, прекрасно понимая, что никакой трагедии в любом случае не произойдет.
Мысли об этом просто перекрывают в моей голове всё остальное: заглушают страх, злость, волнение, тревожность, чувство самосохранения, четкие воспоминания о крепко сжатых на горле руках, и я делаю то, что точно никак не планировала.
Вопреки привычке не двигаться, только бы не стало хуже, я преодолеваю расстояние между нами в несколько шагов и крепко прижимаю Пита к себе, обхватив его руками за шею. Позади слышится громкий вопль Сэй и какая-то невнятная брань Хеймитча, но мои чувства полностью сосредоточены на другом.
Я слышу тяжелое дыхание рядом со своим ухом. Грудью ощущаю участившееся сердцебиение (и не могу разобрать, кому именно оно принадлежит). А еще я чувствую две сильные руки на своей спине. Они обхватывают меня и крепко прижимают к себе, совершенно не причиняя боли, которую, кажется, я вовсе и не жду.