Мир Небулана

Сон окутывал меня сладкой и теплой периной, голоса агентов становились все глуше, и все же мозги пока медленно, но все же работали. Из того, что сказал Миха, я поняла, что у него пятнадцать детей, а матери этих детей счастливы и довольны. Моему человеческому восприятию это осознать непросто, но в чужой монастырь со своими правилами не ходят.

Меня все ещё несли, теплые руки Михи, как колыбель, грели и оберегали. А до ушей, хоть и уже слабее, продолжал долетать разговор агентов.

– Подселенцев по Земле оказалось много, – говорил Миха.

Голос Соловья прозвучал обалдело.

– Даже не подумала бы, что у кровососов такие сильные шаманы.

– То-то и оно. Если они собрались прорываться в наш мир через порталы, шаманов уж точно подготовили, – отозвался Миха. – Эти ироды через астральный мир переселили целую орду проклятых душ в людские тела. Искали подходящих. Ну то есть мерзавцев всяких. Иногда и не мерзавцев. Как вон, в ту девочку. Помнишь?

– Да помню. После того, как в дело влезла Яра, такое забудешь. Две недели сбежавших из камер ловили. Ох… Значит, подселенцы, то есть проклятые души шпионили для кровососов, – заключил Соловей.

– А то, – согласился Миха. – Иначе, по-твоему, как они разыскали вход в АКОПОС? Благодаря им Фабиан смог найти самых подходящих людей, через которые можно заякориться в мире один-один на Земле.

– Чужеяды мерзотные…

– Угу. И когда Фабиан Варгас уже прыгал по коротким порталам, он уже точно знал, у кого тырить вещи для якорения.

О чем говорили Миха с Соловьем дальше я не слышала, потому что сонное заклинание оборотня окутало меня теплым одеялом окончательно и я погрузилась в сон. Впервые за время пребывания в Небулане приятный и сладкий.

Проснулась я поздно, когда солнце уже во всю светило с середины неба, знаменуя жаркий полдень. Приятно потянувшись, я покрутила головой. Топчаны в комнате пустые, одеяла помятые. Значит агенты все-таки приходили поспать.

В животе призывно заурчало – после вчерашнего обряда я почти не ела, а пища неплохо восстанавливает силы мага. Так что не теряя времени, я выскочила в коридор, быстро умылась из рукомойника, который поставили рядом с дверью, и побежала в таверну.

В душе все ещё тлело тепло, подаренное отеческой заботой Михи, а настроение после хорошего сна улучшилось. Кроме того, присутствие медведя придает безопастности, уж он-то не даст больше Соловью и Алексу  меня воспитывать.

Образ Алекса выпрыгнул в голове, как петрушка из коробки, в груди ёкнуло – как он себя чувствует? Вчера его сильно истощило мое вмешательство в обряд. Вины за это почему-то не чувствую, они с Соловьем могли нормально рассказать детали и особенности. Но вместо этого снова предпочли все удержать в тайне, будто я глупая и неразумная курица. Впрочем, понять их можно, действую я иногда импульсивно, но исключительно потому, что мне не дают полной информации и приходится изворачиваться самой. Ведь если бы я не ломилась вперед, то не попала бы ни в АКОПОС, ни в Академию. Ни даже в Небулан, хотя попадание в мир два-пять удовольствие сомнительное. И все же это бесценный опыт.

Но ответственность за состояние Алекса я все же ощущаю, так что по пути в таверну я свернула к лекарскому дереву.

Алекса я нашла на топчане в полусидячем положении, бледного, но уже без черных кругов под глазами. Его АКОПОСовская футболка окончательно истрепалась, но он упорно продолжает её носить. Стройная девушка-лонгоморф в сером балахоне и толстой рыжей косой до самых колен заботливо  расставляет на прикроватном столике завтрак.

– Доброе утро, – поприветствовала я обоих. – Алекс, как самочувствие?

Когда Хрома поднял на меня свои синие глаза, во взгляде я прочла всю палитру эмоций, и щеки мои потеплели от стыда.

– Вашими стараниями, – хмыкнул он. – И вам не хворать.

Повисла неловкая пауза, девушка-лонгоморф, судя по вздоху, уходить не хотела. Но наше многозначительное молчание сделало свое дело и ей пришлось удалиться, оставив нас с Алексом вдвоем.

Меня распирало от неловкости, сочувствия и восхищения. С одной стороны Хром в таком состоянии из-за меня, не влезь я со своими потугами, его бы так не опустошило. С другой – он сейчас необычно слабый и это почему-то показалось мне милым – когда ещё увидишь Алекса Хрома, которому даже с постели подняться трудно. А с третьей – то, как он с суровой молчаливостью выдерживал напряжение во время обряда, заставляет трепетать.

В окно светит полуденное солнце, щебечут неведомые птички, а я стою возле кровати Алекса и не знаю, куда себя деть. Переживания и волнения меня так извели, что я не выдержала и, шумно выдохнув, сказала:

– Алекс, прости, что тебе так досталось. Я не думала, точнее не хотела, чтобы ты пострадал.

– Знаю, – слабым голосом ответил Хром. – Ты никогда не думаешь.

Мне бы обидеться, но его слова прозвучали так мирно, что я невольно улыбнулась и попросила:

– Не сердись. Просто вы с Соловьем опять все начали делать сами. А мне ничего не сказали.

Губы Алекса скривились в усмешке.

– Если бы тебе ничего не сказали, ты не пришла бы на поляну и не влезла бы в обряд. У некоторых соловьев очень длинный язык.