Мир неземной

Я понимаю этот порыв. Я тоже потратила годы на создание маленького рва из добрых дел в попытке защитить свой замок. Я не хочу, чтобы меня отвергли так, как когда-то отвергли Нана. Я знаю, легче сказать, что «их вид, кажется, любит наркотики», легче обозначить всех наркоманов как плохих и безвольных людей, чем внимательно присмотреться к природе их страданий. Я тоже иногда так делаю. Я сужу людей. Хожу с надменным видом, стараясь, чтобы все знали о моих степенях в Гарварде и Стэнфорде, как будто эти вещи заключают меня в капсулу, и когда я делаю это, то поддаюсь тому же поверхностному, ленивому мышлению, которое характерно для тех, кто думает: все наркоманы ужасные люди. Просто я стою по другую сторону рва. Что я могу сказать с уверенностью, так это что в мире не существует тематического исследования, которое могло бы охватить всю суть моего брата, которое могло бы показать, насколько он умный, добрый и щедрый, как сильно хотел поправиться, как сильно хотел жить. Забудьте на мгновение, как Нана выглядел на бумаге, и вместо этого увидьте его таким, каким он был во всей своей красе. Это правда, что за годы до его смерти я смотрела на брата и думала: «Какая жалость, какая растрата». Но растратой занималась я сама, когда смотрела на него и видела только его зависимость.

Глава 43

Дорогой Боже!

Черная Мамба сегодня работает, поэтому Базз приготовил нам ужин. Он спросил меня, как дела в школе, и когда я пожаловалась, как Лорен дразнит меня из-за того, что я ношу одежду из «Волмарта», Базз сказал: «Не волнуйся. В аду есть котел с ее именем». Знаю, это нехорошо, но мне стало легче.

Дорогой Боже!

С Рождеством! Вчера вечером мы поставили в церкви рождественский вертеп, и я изображала заблудшего ягненка. Это совсем небольшая роль. У меня была только одна строчка: «Вот агнец Божий». Все остальное время я просто сидела на сцене и ничего не говорила. Я не сделала ничего особенного, но, когда мне пришло время поклониться, Базз аплодировал мне стоя.

Глава 44

Пока я была в Гане, моя мать лечилась дома в Алабаме. Ее ангедония была такой же тяжелой, как и прежде, но пребывание в психиатрической больнице, похоже, облегчило некоторые из симптомов. Она перестала ходить на терапию, но, по крайней мере, снова посещала церковь. Я звонила пастору Джону по воскресеньям, прося отчетов о проделанной работе, но он мало что мог сказать мне, кроме того, как она выглядела в тот день, что на ней надето.

Тем летом я знала, что моей матери нужно исцеление, но не понимала от чего. Единственный раз, когда я слышала, как люди говорят о депрессии, они использовали ее как синоним печали, поэтому я никогда не воспринимала ее как болезнь. «Гифти, я больна», – сказала моя мать, и я знала, что это правда, но чем и почему, не понимала.

Когда я узнала о глубокой депрессии и ангедонии в колледже, то начала получать более четкое представление о своей матери. Через несколько лет после моего возвращения из Ганы я попросила ее рассказать мне о больнице и лете, которое она провела одна.

– Зачем тебе это? – спросила мама.

– По учебе надо.

Она издала звук, похожий на что-то среднее между рычанием и вздохом. Мы пробовали внести что-то новое в наши отношения. Моя мать не уклонялась от моих вопросов, а значит, должна была сказать мне правду. Она ненавидела это, но у меня было больше вопросов, чем в детстве, и поэтому мама делилась со мной мыслями, которые прежде никогда бы не озвучила.

– Хотели, чтобы я поговорила с доктором, дали мне таблетки.

– Ты их приняла?

– Да, я принимала их, пока была в больнице, а затем продолжала принимать еще некоторое время, пока ты была в Гане, но они не помогли, поэтому я бросила.

– Ты сказала им, что лекарство не помогает? Надо говорить, чтобы врачи могли скорректировать предписание. Поначалу лекарство не всегда помогает. Нужно подобрать правильные комбинации в правильных дозах. Разве они тебе этого не сказали?

– Я не хотела с ними разговаривать. Не хотела признаваться, что лекарство не работает, потому что боялась, вдруг меня станут бить током.

Настал мой черед застонать.

– Мне стало лучше, не так ли? – спросила мама, и с этим я поспорить не могла.