Мир ноэмов

«Транзиторию», как ветром, захлестнуло изумлением. Ноэмы прекратили свою работу и как один повернулись к Отону. В души людопсов, как по сообщающимся сосудам, прилила тревога, хотя сами они не понимали, что происходит. Скоро весь Корабль стал походить на омут, стянутый льдом в разгар зимы, тихий с виду, но в глубине пронизанный неустанными будоражащими течениями. Всплыли обрывки воспоминаний, беспорядочные и бессвязные, превратились в калейдоскоп образов и звуков, ощущений и идей.

Воспоминания эти родились задолго до появления на свет первого людопса. Золотой город, драгоценная жемчужина, висящая, словно кулон, в черном обрамлении ночи, сияющая ярче, чем далекие звезды. Аристократы и богатые вельможи, принцепсы-автоматы, чьи длинные переливающиеся тоги скользили по мрамору и мозаике, которыми был вымощен пол. Красное солнце. Фигуры склоняли друг к другу головы, долго и беспокойно перешептывались – слишком быстро и слишком сложно, чтобы их можно было понять, владея только псово-греческим с Кси Боотис. Аруспиции, прорычал Рутилий. Аруспиции, жрецы Урбса. Умы их были приучены к толкованию знаков. Их статистические пророчества не бывали ложными. Никогда. И они заметили вдалеке неудержимую волну новой цивилизации. Аруспиции, надменно продолжал деймон, ошиблись. Наши враги овладели искусством мгновенного перемещения гораздо быстрее, чем они полагали. Теперь Рубежу не удержаться.

Эврибиад понял, что его слова лишь выражали мысли каждого ноэма на Корабле – и тем не менее, произнесенные вслух перед лицом небес, они разом изменили ход вещей. Замешательство переросло в волну страха. Составное сознание, до этого раздробленное на тысячу мыслей, уплотнилось, будто мышца, напрягшаяся для крайнего усилия. Сбежать подальше, спрятаться. Предупредить других? Но зачем? Лаций скоро погрузится в глубокую тень, порабощенный мечом, и с золотым сияющим Урбсом, как и со всем эпантропическим пространством, будет покончено. Бежать. Найти потайное место рядом с умирающей звездой, которая не вытерпит рядом никого, кроме них.

А мы, людопсы, ледяным голосом вопросила Фотида, что будет с нами? Вы позволите свершиться массовому уничтожению наших братьев?

Составное сознание пошатнулось; как будто мощная река, которая наталкивается на препятствие, которое дробит сильное течение и превращается в бурное и дрожащее озеро.

Мы не можем защитить вас от такой угрозы, ответил Аттик. Сама наша природа требует, чтобы мы обеспечили собственное выживание. Казалось, что ему жаль говорить такое, душа его скривилась от отвращения к самому себе. Его горькое чувство передалось ноэмам, объединившим с ним разум, и они съежились. На долю секунды составное сознание зависло между жизнью и несуществованием, между трусостью и дезинтеграцией.

– Нет. На сей раз мы не побежим.

От этих слов замер весь Корабль, тысячи духовных атомов, составляющих его материал, прекратили свои беспорядочные движения и повернулись к носу Корабля. И на одно мгновение Эврибиаду показалось, что он на самом деле услышал голос Отона, что этот голос потряс стены и полы «Транзитории».

До этого колосс держался тихо, он ушел в себя с того момента, как обнаружили три вражеских судна – словно актер в главной роли, прежде, чем появиться на сцене, спрятав до поры великолепный костюм под толстым пальто. Великолепия Отону было не занимать – и даже божественности, которая открылась перед Эврибиадом в том виде, которого он прежде не знал. Ведь в материальном мире величие Отона было соизмеримо, тогда как здесь его разум раскрывался во всей своей мощи, становился ощутимым и в такой степени превосходил разумы всех собравшихся, что количественное различие превращалось в природную уникальность. Да, он был не кем иным, как богом этой вселенной, чудесной думающей машиной, высшим рассудком, решения которого брали свое начало в глубинах, куда не проникали лучи коллективного разума. И они, незначительные думающие существа, управляемые своими мелкими эмоциями и замыслами, – кем были они по сравнению с этим ярким излучением, этой необъятностью?

И этой добротой. Ведь они сразу поняли, что им простили недолгое заблуждение. Времена изменились, друзья мои. Мы уже не те, что были. Мы не откажем себе в славе.