Мир одного дня: Распад

— Не сомневаюсь, что вы верите этому. Но вы ловкая бестия. Или были. Как мне знать, что вы что-то не воздвигли в своей психике — о чем вы и сами не ведаете, — но что способно однажды включиться?

— Включиться?

— Под определенным воздействием, не имею представления — каким. Но, должно быть, в вас что-то запрятано, только и ждет верный пароль, нужный момент. Когда все сойдется, выскочит фигурка — другой «Джек в коробочке».

— Клянусь, что…

Он остановился.

— Не надо клятв. Вы можете ничего не знать.

Он встал.

— Послушайте. Время сеанса не вышло. Но у меня много дел. Что касается меня — я не нуждаюсь больше в лечении. Благодарю вас за помощь. Она была блестящей. Я хотел бы встречаться с вами как можно чаще. Мне нравятся наши беседы. Но исследование и лечение закончены.

Глаза Брашино расширились, рот приоткрылся. Секунд двадцать, как показал настенный дисплей, она не могла вымолвить ни слова.

— Вот те раз! Вы… вы ведете себя будто вы доктор, а я пациент! Вы не можете бросить дело!

— Я устал от пустой траты времени и от политики, которая-то и держит меня здесь. Я не в состоянии убраться отсюда, зато могу не сотрудничать.

— Вас объявят неизлечимым и стоунируют.

— Я сохраняю право апелляции — если они нарушают законы. У меня будет хороший адвокат. Кредитов у меня нет, но заплатит государство. Любой адвокат, до смерти не напуганный, подпрыгнет от удачи — использовать возможность приобрести известность.

— Вы в самом деде намереваетесь все это проделать?

— Да.

Она поднялась. Казалось, и удивление и смятение скатились с нее при этом, словно бросая вызов физическому тяготению. Брашино улыбалась.

— Очень хорошо. Я немедленно обращусь с просьбой о вашем освобождении и сделаю все что в моих силах, чтобы убедительным образом изложить доводы. Подобное в моей практике впервые. Я даже не знаю, как реагировать. Но думаю, вы и в самом деле здоровы. Несомненно — вы уникальный случай…

— Все это ерунда, — сказал он. — Я не нуждался в лечении. Просто требовалось признать, что Я НЕ БЫЛ ВСЕМИ ЭТИМИ ДРУГИМИ ЛЮДЬМИ — никем из них. Я Бейкер Но Вили и никто другой, хотя власти настаивают на идентификации меня как Джефферсона Кэрда.

— Мне первой следовало убедиться в этом, — сказала Брашино.

— Надеюсь, Советники согласятся с вашим выводом.

— Если они нарушают права, им известно, как исправляются ошибки.

Через три дня Кэрд получил по телевидению и в форме официальной распечатки сообщение, что он будет вскоре освобожден. Объяснялся ли его легкий озноб при этом известии радостью или страхом, он не знал. Он сказал себе: Я буду счастлив выбраться из этого цыплячьего места. Однако и долгожданной радости не было. Наверно, так чувствует себя сирота, когда ему неожиданно говорят, что он может отправляться на все четыре стороны и как-то выживать в неведомом взрослом мире.

Он спросил доктора, не является ли главной причиной его освобождения использование ею влияния бабушки — Мирового Советника.

— Никакого влияния на свете не хватило бы, если бы все психиатры, привлеченные к вашему лечению, не рекомендовали освободить вас, — ответила Брашино. — Конечно, моя рекомендация была наиболее весомой.

— Но вы просили вашу бабушку о помощи?

— Полагаю, со времен каменного века люди используют имеющиеся связи для пользы своей и своих друзей.

— И вы использовали ваши?

Она улыбнулась, но не ответила.

Ночью Вторника — последней перед расставанием — он был почетным гостем на большом вечере, устроенном пациентами, персоналом и некоторыми гэнками. Он прилично выпил, выслушал признания в любви трех женщин, включая Бриони, и утешил Донну Клойд. Сжимая его в объятиях и целуя, она шептала: «Не знаю, что будет со мною. Но я в самом деле не чувствую себя преступницей. Но поскольку я не ощущаю истинного раскаяния и сожаления и уверяю всех в этом, мне крышка».

— Твой анти-ТИ поможет лгать. Так лги.

— Ты лгал, чтобы освободиться?

— Нет. Но мне это было ни к чему.

Он не знал, воспользуется ли она его советом, но это было лучшее, что он мог предложить.

Подкралась полночь. Он попрощался со всеми — с каждым в отдельности. Брашино поцеловала его.

— Желаю счастья, Сен-Джеф.

— Спасибо за все, — сказал он и вошел в цилиндр. — Возможно, когда-то я встречу кого-то из вас.

Он сомневался в этом и чувствовал печаль от того, что это не произойдет. Но что остается ему, кроме грусти? Может, я кому-то сделал здесь добро, утешался он.

Дверь закрылась. Последний взгляд лег на доктора Брашино, Донну Клойд и Бриони Лодж. Все плакали. Какой бы ни была причина — слезы облегчают душу. Помогают исцелить боль.

В следующий Вторник он очнулся на станции приема иммигрантов в Манхэттене — огромном здании в три блока на углу 12-й Авеню и Западной 34-й улицы. Рядом с западной стороны — Вествэй Парквэй и Иммиграционная пристань реки Гудзон. Через несколько блоков к северу — новый мост Линкольна.