Мир охоты и крови (СИ)

Марселин хотела закрыть глаза и, задержав дыхание, досчитать до десяти, чтобы успокоиться. Её разум был сильнее тоски и гнева, она это знала, но почему-то позволяла им управлять собой. Хотела убедить себя, что Рафаэль давно мёртв, а взамен только злилась, что он прожил чересчур мало и не мог сейчас сидеть перед ней точно так же. Она также точно знала, что он не одобрил бы подобного настроя, и от этого Марселин было только хуже.

Это был какой-то замкнутый круг, из которого она никак не могла выбраться. И ей было интересно, смог ли хоть кто-то.

— Если честно, — неожиданно произнёс Николас, подняв на неё глаза, — я никогда не видел, чтобы ты готовила. Думал, этим занимается только Одовак.

Марселин тихо рассмеялась, так и не поняв, что конкретно показалось ей смешным. Напряжения было так много, что она с трудом контролировала собственные действия и едва смогла ответить Николасу достаточно спокойным взглядом, который точно не испугает его.

Но с ответом она так и не нашлась. Только откинулась на плетёную спинку стула и посмотрела в сторону пляжа, где под руководством Артура тренировались Эйс и Рокси. Марселин была удивлена, когда терраса, обычно выходящая в сад, сегодня переместилась на крышу, но с первой же секунды поняла, что это было идеально: отсутствие замкнутого пространства и внимания от драу, прятавшихся в саду, свежий воздух и возможность отдохнуть. Немного, буквально несколько часов. С учётом объёма работы, только выросшей после аукциона-бойни, и её обещания чаще участвовать в делах коалиции продолжительный отдых был бы просто неуместен.

Но, конечно, только не для Николаса. Кому-кому, а ему уж точно требовалось побыть в спокойствии дольше, чем несколько часов. Марселин помнила, что он не может найти себе места из-за Сони и Твайлы, и старалась убедить его, что лишние переживания только навредят. Она не говорила, что с ней так и было, но Николас, видимо, и сам всё понял — иначе вряд ли бы согласился побыть рядом с ней.

Они прекрасно притворялись, что она просто наблюдает за его состоянием и следит, чтобы рана на плече, полученная буквально утром, не открылась, и Марселин была бы рада, если бы это притворство длилось намного дольше.

— Ты подмешала туда что-то? — спустя непродолжительную тишину резко спросил Николас. — Какой-нибудь отвар? Потому что думаешь, что я не могу просто взять и выпить лекарство, потому что…

— О, боги, — выдохнула Марселин, вновь рассмеявшись, и на этот раз даже почти искренне, — ничего я туда не подмешивала.

— Точно? Вышло, м-м, так сладко, и я подумал, что ты пытаешься скрыть горький вкус трав и…

— У моего брата сегодня день рождения.

Николас мгновенно затих, уставившись на неё. Марселин всего на секунду прикрыла глаза, но успела не меньше сотни раз обругать себя за болтливость. И почему она сегодня такая рассеянная? Почему болтает, когда не надо, и никак не может остановиться?

— О, — наконец произнёс Николас, чрезвычайно медленно поднеся ложку с пудингом ко рту. — Что ж. С днём рождения его.

— Он умер.

«Ты такая дура, Марселин».

Из-под ног Николаса будто разом ушла земля — он выглядел испуганным, растерянным и даже виноватым. Он с сомнением посмотрел на ложку в руке и, словно ожидая разрешения, уставился на Марселин.

— Прости, — бросила она, ущипнув себя за переносицу. — Свежий воздух в голову ударил. Не переживай, всё нормально. Он умер давным-давно.

— О, — повторил Николас, всё-таки съев ещё один кусочек десерта. — Я… я знаю.

Она обернулась к нему так быстро, что едва не сбила со стола свою чашку с кофе, и выпалила:

— Что?

— Я… — неуверенно выдавил Николас, несколько секунд переводя взгляд с одного предмета на столе на другой, и только после, когда, казалось бы, нетерпение грозилось сжечь Марселин изнутри, продолжил: — Я увязался за Данталионом в Картахену. Мы были на кладбище.

Марселин думала, что он добавит ещё что-нибудь, хотя бы несколько слов, но Николас молча смотрел на неё и чего-то ждал. Должно быть, чего-то умного, обнадёживающего или прощающего. Но в голове Марселин было пусто.

Она не скрывала, что её семья давно мертва, но и не трещала об этом на каждом углу. Навещала могилу в один и тот же день каждый год, но не чаще, ибо не хотела слишком глубоко погружаться в болезненные воспоминания. Но от мысли, что могилу её семьи видел кто-то ещё, не Шерая, Стефан или Данталион, ей стало почти так же больно, как от мысли, что Стефан до сих пор спал. Смерть родных не была секретом, который она хотела скрыть всеми возможными способами, скорее тем самым поворотным моментом, после которого уже ничего нельзя было изменить.

Но ей было больно, и Марселин хотела избавиться от этой боли.

— Прости, — сдавленно пробормотал Николас. — Я подумал, что тебе следует знать.

— Всё нормально, — соврала она, выдавливая из себя улыбку. — Только странно, что Данталион сам не рассказал.

— Ну, он замучил меня тогда, может, просто забыл… Нет, это слишком странно, — тут же возразил сам себе Николас. — В общем, не знаю. Но всё равно странно.

— При нём так не говори.