Мир от Гарпа

Согласно факультетскому «кодексу чести», моральный проступок являлся одним из оснований для расторжения контракта с преподавателем, но в действительности это правило никогда не соблюдалось, спать со студентами не считалось чем-то очень зазорным. По этой причине могли не взять в штат, но чтобы уволить — такого не бывало. Правда, Хелен понимала, откусывание большей части пениса стоит, пожалуй, на первом месте в списке обид, которые преподаватель может нанести студенту. Спать со студентом — дело житейское, хотя и предосудительное. Но ампутация гениталий слишком суровая кара даже для самых лядащих; и Хелен, скорее всего, сама решила наложить на себя епитимью — отказалась от любимой работы, к которой с юности готовила себя так упорно и самозабвенно. Впоследствии Хелен освободилась от чувства вины и тем уберегла себя от мучений совести; в последующие годы эта история с Майклом не столько печалила ее, сколько злила; она была сильной натурой и потому со временем рассудила, что, будучи добропорядочной женщиной (коей Хелен, несомненно, была), она понесла чересчур тяжкое, непомерное наказание за вполне банальную провинность.

По крайней мере какое-то время она посвятит себя исцелению семьи и своему собственному. Матери у нее никогда не было, как и не было надежды увидеть в этом качестве Дженни Филдз, и Хелен согласилась на это заточение в старом доме Филдзов в бухте Догз-хед. Ухаживая за Данкеном, она меньше чувствовала свою боль и надеялась, что Гарпа выходит Дженни.

Гарпу больничная обстановка не была в новинку. Его первые детские страхи и сны посетили его в маленькой квартирке при изоляторе Стиринга, первый эротический опыт он приобрел под сенью его стен. И он скоро приспособился к положению пациента. Говорить он не мог, только писал; но нет худа без добра: это дисциплинировало его; он больше не выпаливал опрометчиво, что взбредет в голову, а долго взвешивал. Напишет, прочитает, станет исправлять и выбросит.

Однажды он написал Хелен:

«Жалко, что только три четверти».

Перечитал и выбросил.

Потом написал еще одну записку и передал с матерью:

«Я тебя не виню».

Затем еще одну:

«И себя не виню».

А матери своей написал:

«Только это сможет опять сблизить нас».

И Дженни Филдз ходила в белом по всему просоленному ветрами дому, разнося записки Гарпа и оделяя заботой всех его обитателей.

Дом Филдзов привык привечать страждущих; несчастные жертвы жизненных катастроф вновь обретали здесь душевный покой; пропахшие морем комнаты хранили воспоминание о многих печальницах. Одна из них — Роберта Малдун, проведшая под крылышком у Дженни самые трудные дни сексуальной переориентации. Она так и не научилась жить одна или с мужчиной — со многими мужчинами. И снова вернулась в дом на берегу океана. Гарпы, переехав к матери, застали ее среди других домочадцев.

С наступлением тепла рана у Данкена на месте правого глаза начала подживать, и он меньше реагировал на острые песчинки, разносимые ветром с пляжей. Роберта стала брать Данкена о собой на берег. Именно здесь Данкен обнаружил, что, видя летящий мяч, не чувствует перспективы. Роберта затеяла игру в футбол и угодила Данкену мячом в лицо. С играми в мяч пришлось распроститься. И Роберта, к удовольствию Данкена, стала рисовать на песке схемы всех футбольных встреч, в которых играла нападающим за «Орлов Филадельфии» под номером «90», когда еще была Робертом Малдуном. Ради Данкена она заново пережила свои пасы, пропущенные мячи, пенальти и самые блистательные голы. «Мы играли в Далласе, — вспоминала Роберта, — когда этот змей подколодный (его все звали «Восемь шариков») вылетел на меня с моей слепой стороны… " Роберта испуганно взглянула на спокойно слушавшего мальчика, которому предстояло всю жизнь опасаться слепой стороны, и незаметно сменила тему разговора.

Гарпу Роберта рассказывала пикантные подробности половой переориентации, во-первых, потому что Гарпа это явно интересовало, а во-вторых, Роберта надеялась, что ему будет приятно познакомиться с таким далеким от его личных горестей предметом.

— Я всегда знала, что должна была родиться девочкой, — рассказывала она Гарпу. — Всегда мечтала о любви, но в мечтах всегда была женщиной. Мужчина, любящий другого мужчину, — для меня это было немыслимо.

Роберта не выносила гомосексуалистов. И Гарп подумал: все-таки довольно странно, что люди, решившиеся на шаг, который навсегда привяжет их к сексуальному меньшинству, по всей вероятности, куда менее терпимы к своим гомосексуальным антиподам, чем прочая, нормальная, публика.

Роберта иногда жаловалась Гарпу на гонимых лесбиянок, находивших тепло и ласку в доме Дженни Филдз, и в ней вдруг просыпалась несвойственная ей злобность.

— Эти омерзительные лесбиянки, — говорила она, — так и лезут сюда. Пытаются обратить Дженни в свою веру.

— Мама любит доставлять людям удовольствие, делая вид, что исповедует их веру, — поддразнивал Роберту Гарп. — Мне кажется, она для того и создана.