Арктур почувствовал, как давят ребра, будто сжимаются тисками с двух сторон, выдавливая из тела душу. Тошнота подкатила к горлу, но тут мальчик закончил, и все стали хлопать. Поллукс снял малыша со сцены и посадил себе на плечи.
– Давайте устроим чаепитие, а потом кому-то пора спать, – скомандовала детям Леда и обратилась к Арктуру: – От чая с мятой всегда становится легче. Хотя тебе завтра станет легко, когда ты нас оставишь.
Все расселись за столом, и аромат мяты из большого чайника поднялся кверху, расползаясь по потолку. Арктур чувствовал неловкость, все молчали, будто воды в рот набрав. Только Лилия говорила без умолку: про бабочек, про радугу, про снег, который будет скоро, но на самом деле не скоро, про грибы, про белок, про рассвет и закат. И все кивали ей, поддакивали и не смели перечить. Арктур ухмыльнулся: «А ведь правда – Лилия здесь самая главная». Потом он представил, как она лежала с лихорадкой, а Кастор, Поллукс и Леда искали лекарство, чтобы ее спасти, рисковали, готовы были пожертвовать жизнью. И он опять утонул в мыслях.
Когда малыши легли спать, Кастор рассказал свою историю, как потерял сначала семью, потом первых ренегатов и в конце концов потерял саму надежду.
– Я чувствую, что конец близок и мне осталось недолго. – Он поправил вечно соскальзывающие на кончик носа очки.
– Кастор, прошу, не надо.
– Леда, девочка моя, ты мне заменила родную дочь, спасибо тебе. Свои книги я завещаю тебе, ты знаешь, как ими распорядиться. А инструменты и инвентарь под вашу ответственность, Мирах и Поллукс. Следи, чтобы ножи топоры всегда были острыми, а дети не имели к ним доступа. Фомальгаут и Альдерамин, вы уж присмотрите за всеми. Только вы сохраняете рассудок, когда эти трое безумствуют.
Царила тишина – никто не смел перебивать старика.
– Умирать не страшно, страшно за живых.
– Не говори так! Ты еще сможешь пожить! – вскрикнула Леда, но Кастор как будто не слышал ее.
– Я думал, что колония однажды разрастется до небольшого города. Увы, этого не случилось, но шанс всегда есть. Вы молоды, вам искать новый путь, пусть колония заживет по-другому.
Кастор прокашлялся и продолжил:
– На этом все, но для тебя, Арктур, у меня тоже кое-что есть.
Парень сидел в дальнем углу, сгорбившись, блуждая взглядом по полу. Услышав свое имя, он немедленно подошел ближе.
– Это лежит в спальне, пойдем, проводишь меня.
Старик зашаркал по полу, держась за руку Арктура. Когда они остались наедине, он достал небольшой потрепанный блокнот.
– Это тебе, но для начала выслушай меня. – Кастор сел на край кровати.
Арктур остался стоять у двери.
– Люди на планете с самого рождения знакомы со смертью. У Лилии и Крокуса, кроме нас, никого нет. Они только сделали первый вздох, а смерть уже забрала их мать. И так смерть приветствует каждого из нас с самого начала жизни. Нас было больше, гораздо больше. Мы жили одной большой и счастливой общиной. Но мы с пучком лечебной травы и компрессами на лоб бессильны перед лицом смерти. – Старику было тяжело долго говорить. Он сделал над собой усилие, чтобы закончить. – Знаешь ли ты, Арктур Беллатрикс, почему люди умирают ровно в тридцать пять? Откуда такая точность? Вся хитрость в последней инъекции, которую вам вкалывают за год до смерти. Она другая, вакцину меняют, вам вводят наноорганизмы, внутри которых находится яд. Ровно через год они выпускают токсины, останавливающие работу сердца, и вы умираете. Ты только представь: они решают за всех людей, сколько им жить, обрывая жизнь ровно в тридцать пять лет и не оставляя выбора. А сами тридцать восемь основателей тридцати восьми городов и их семьи живут до ста лет. Но нас они выращивают и убивают, как скот. А вы торопитесь, как сумасшедшие, чтобы успеть, оставляя детей сиротами, не имея возможности видеть внуков. Бесчеловечно, цинично, жестоко и хладнокровно каждый день система убивает новую партию людей, вкалывая им последнюю, тридцать пятую инъекцию. И как тебе такое, Арктур Беллатрикс? – Старик тяжело выдохнул, в горле пересохло. – Вот тебе дневник одного человека, он расскажет, как все начиналось.