Мир петроглифов Монголии

Обряд погребения изображен в ущелье Цагаан-гол, недалеко от скалы с карасукскими колесницами. Вся поверхность особняком лежащего большого камня покрыта высеченными на ней изображениями, более светлыми по цвету патины, чем колесницы. Шесть попарно запряженных лошадей тянут ладью с покойником. Вход в загробный мир охраняют стражники с копьями; на головах у них большие шапки с перьями, на ногах — мягкие сапоги, а халаты подпоясаны широким кушаком. Человек с двумя бубнами поднял вверх руки. Коней (один из них, возможно, замаскирован под оленя, что заставляет вспомнить изображения эпохи бронзы) ведут на заклание. Рядом с этой сценой высечены змеи и тамги, аналогичные знакам, уже встреченным на хуннских сосудах и черепице.

Итак, перед нами миф о путешествии в загробное царство со всеми подобающими этому ритуалу атрибутами: лодкой, конями, шаманами, змеями, охраняющими вход в иной мир и олицетворяющими контакт живых с мертвыми, с духами и предками. Идея отплытия в страну мертвых, границей которой является река, была широко распространена от Египта до Скандинавии (где умерший «плыл» на лодке вслед за заходящим солнцем в мир предков) и Белого моря. Траурные лодки, плывущие в страну предков, изображены и на скалах вдоль берегов Енисея, Томи, Лены. На Алтае культ предков, очевидно, был связан с образом оленя, на Томи — лося.

В Монголии подобный сюжет встречен впервые, но датировка его облегчается сравнением отдельных стилистических приемов с уже датированными аналогами. О хуннском возрасте этого сюжета свидетельствуют фигуры лошадей с подстриженными гривами и большими хвостами, а также изображения кафтанов с кушаками, аналогичные изображениям на гравировках таштыкского времени из Южной Сибири [Грязнов, 1971, рис. 3-6]. Лошади чисто стилистически напоминают коней на рельефах и скульптурах ханьского Китая [Archäologische Funde, 1974]. (110/111)

Другой сюжет хуннского времени — два парадных экипажа — высечен в ущелье Яманы-ус, на той самой горе Ханын-хад, на которой обнаружены и колесницы бронзового века, и олени скифского времени, и древнетюркские надписи [Дорж, Новгородова, 1975, табл. VI, 6, 7]. Различие между рисунками разных эпох в данном случае разительное. Парадные экипажи Яманы-уса в отличие от колесниц эпохи бронзы показаны в профиль. В одну «карету» впряжены три лошади, в другую — одна. Спереди и сзади экипажи эскортируют вооруженные всадники с колчанами и стрелами. Кареты украшены балдахинами, под которыми показаны (весьма схематично) фигурки сидящего человека. Один балдахин имеет форму прямоугольника, другой — овальную, оба укреплены на высоких четырех дугах и имеют по краю бордюр из четырех треугольных фестонов. Впервые в петроглифах Монголии передана трехмерность пространства [Волков, 1972, с. 80]: лошади нижнего экипажа, показанные в профиль, изображены так, что видна передняя лошадь, а за нею лишь спины и головы второй и третьей. Люди, едущие верхом, проработаны довольно тщательно, чем они существенно отличаются от схематических фигурок возниц на более древних рисунках.

Экипажи, изображенные на одной скале в нескольких метрах один от другого, имеют много общего. Та же изобразительная манера передает рисунок в профиль, та же конструкция повозки, одинаковые высокие восьмиосные колеса, тот же способ передачи легкого бега коней — все свидетельствует об одновременности выполнения рисунков. Различие состоит в том, что вторая повозка показана с одним впряженным конем, что заведомо исключает возможность существования дышловой упряжи, которую мы видели на всех колесницах бронзового века. Но, допустив, что карета с одной лошадью могла быть только оглобельной, естественно предположить, что и первая имела аналогичную упряжь.