1Мы легли у разбитой ели,Ждем, когда же начнет светлеть.Под шинелью вдвоем теплееНа продрогшей, гнилой земле.— Знаешь, Юлька, я против грусти,Но сегодня она не в счет,Дома, в яблочном захолустье,Мама, мамка моя живет.У тебя есть друзья, любимый.У меня лишь она одна.Пахнет в хате квашней и дымом,За порогом бурлит весна.Старой кажется: каждый кустикБеспокойную дочку ждет…Знаешь, Юлька, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Отогрелись мы еле–еле.Вдруг — нежданный приказ: «Вперед!»Снова рядом в сырой шинелиСветлокосый солдат идет.2С каждым днем становилось горше.Шли без митингов и знамен.В окруженье попал под ОршейНаш потрепанный батальон.Зинка нас повела в атаку,Мы пробились по черной ржи,По воронкам и буеракам,Через смертные рубежи.Мы не ждали посмертной славы.Мы хотели со славой жить.…Почему же в бинтах кровавыхСветлокосый солдат лежит?Ее тело своей шинельюУкрывала я, зубы сжав,Белорусские ветры пелиО рязанских глухих садах.3…Знаешь, Зинка, я против грусти,Но сегодня она не в счет.Где–то в яблочном захолустьеМама, мамка твоя живет.У меня есть друзья, любимый,У нее ты была одна.Пахнет в хате квашней и дымом,За порогом бурлит весна.И старушка в цветастом платьеУ иконы свечу зажгла.…Я не знаю, как написать ей,Чтоб тебя она не ждала.