Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

Христианская Церковь отличалась от восточных культов, на которые она походила во многом другом, своей нетерпимостью к внешнему миру. Культы были закрытыми и являлись тщательно оберегаемым делом чужеземцев, но они никогда не выступали против традиционных религиозных обрядов окружавшего их общества. Они не вкусили славы периодических гонений. Хотя восточные культы предлагали особые средства для спасения в ином мире, они принимали положение своих адептов в этом мире как должное. Христианская Церковь предлагала образ жизни в этом мире. Тщательная разработка церковной иерархии, чувство принадлежности к особой группе с четко разработанными моделями поведения и растущие ресурсы усиливали впечатление, которое христианская Церковь производила на сомневающиеся поколения III века. Редко меньшинству удавалось так играть на тревогах общества, как это удалось христианам. Они оставались малой группой, но у них получилось стать большой проблемой.

Христианские миссионеры особенно продвинулись именно на тех территориях, где римское общество было особенно неустойчиво. Благодатную почву для Церкви представляли новые провинции внутренней части Малой Азии. В такой провинции, как Ликаония, прибытие греческой цивилизации фактически совпало с прибытием апостола Павла. Религиозный лидер Маркион, принесший христианскому сообществу Рима около 200 000 сестерциев, был современником и земляком того фригийского купца, который совершил 72 путешествия в Рим.

Религиозная группа отчасти привлекательна тем, что она может быть чуть впереди общественного развития. В малой группе, между «братьями», можно было добиться таких взаимоотношений, которые в обществе в целом достигались ценой конфликта и неопределенности. Христианин как член Церкви мог разрубить некоторые наиболее болезненные гордиевы узлы социального бытия. Он мог, например, стать радикальным космополитом. Литература, верования, искусство и жаргон христиан были удивительно однородными, жили ли они в Риме, Лионе, Карфагене или Смирне. Христиане были иммигрантами в глубине души – идеологическими déraciné61, отделенными от среды верованиями, которые, как они знали, связывали их с малыми группами по всей империи. В то время как множество локальных барьеров медленно и неявным образом размывалось, христиане уже сделали шаг вперед, назвавшись «не-этносом».

Еще Церковь называла себя эгалитарной. Группа, в которой не было «ни раба, ни свободного» (ср.: Гал. 3: 28), могла показаться аристократу утопистской или ниспровергающей основы. Однако в эпоху, когда барьеры, отделяющие удачливого вольноотпущенника от сенатора déclassé62, становились все менее ощутимыми, религиозная группа могла сделать последний шаг к тому, чтобы игнорировать их. В Риме христианская община начала III века была местом, где именно такие аномалии концентрировались и были терпимы. К Церкви принадлежал могущественный вольноотпущенник – постельничий императора, епископ был прежде рабом этого вольноотпущенника63, сама Церковь находилась под защитой фаворитки императора64 и под покровительством знатных женщин65.

Людям, чье смятение отчасти происходило из того, что они более не чувствовали себя включенными в родную для них среду, христианская Церковь предлагала радикальный эксперимент в социальном бытии, который усиливался переживаниями и время от времени возникавшими опасностями разрыва с их прошлым и окружением.

Это сильное чувство религиозной общности было унаследовано от иудаизма. Оно спасло христианскую Церковь. Поскольку она осознавала себя как «истинный Израиль», она смогла укорениться в каждом городе, в котором была основана, словно моллюск, который остается на скале, когда вода спадает. В конце III века публичных религиозных обрядов стало меньше; расстройство торговли истощило культы адептов-иммигрантов; а христианский епископ со своей крепкой общиной и долгим прошлым остался, чтобы собрать свою жатву в городах.

Богатство местной аристократии было не столько подорвано кризисом III века, сколько перенаправлено: суммы денег, которые в прошлом веке тратились на горожан, стали вкладывать в частную жизнь и в откровенно эгоистические формы борьбы за общественное положение. Естественно, богов тоже затронуло это изменение ритма общественной жизни. Публичные состязания во II веке предполагали много религиозных действ – ритуалов, процессий, посвящений статуй и храмов. Жизнь в поздней Античности была, напротив, демонстративно частной и потому более светской: магнат тратил деньги щедро, но он устраивал зрелища и процессии, чтобы показать свой личный статус, свою potentia66. Он не стремился поддерживать общинные мероприятия, такие как религиозные празднества. Неудивительно, что щедрое посвящение надписей традиционным богам «застопорилось» после 250 года.