Юлиан говорил от лица «сообщества эллинов». Он представлял интересы угнетенных мелких аристократов древних греческих городов Малой Азии – «честных людей», которые со все возрастающим гневом наблюдали богохульство, бесчестное благополучие и интеллектуальную сумятицу придворного сообщества Константина и Констанция II. Установив пышные языческие обряды и укрепив статус языческих жрецов, Юлиан показал им, что боги существуют вполне зримо. Он установил режим «строгой экономии» после интенсивного разрастания двора, начавшегося в эпоху Константина. Он напомнил высшим классам об ориентирах, которые были смыты увеличившимся потоком социальной мобильности в IV веке: он призывал их вспомнить о древнем положении языческих жрецов и о старых традициях социальной ответственности за бедных. Он хотел объединить вокруг древних храмов города, разделившиеся между
Эта «языческая реакция» Юлиана совсем не была романтическим стремлением повернуть время вспять к дням Марка Аврелия. Как и многие «реакции», она была злобной попыткой свести счеты с коллаборационистами. Юлиан, естественно, был обеспокоен распространением христианства в низших классах; но настоящими объектами его ненависти были те члены греческих высших классов, которые пошли на компромисс с христианством режимов Константина и Констанция II. Классицизм заигрывающих с язычеством101
христиан высших классов он преследовал с особой энергией. Он настаивал, что пайдейя – классическая культура – была даром богов людям. Христиане использовали во зло посланный небесами дар греческой культуры: их апологеты с помощью греческой эрудиции и философского вопрошания хулили богов; христианские придворные эксплуатировали греческую литературу, чтобы казаться культурными. В 363 году христианам было запрещено преподавать греческую литературу: «Если они хотят изучать литературу, у них есть Лука и Марк: пусть идут в свои церкви и там их толкуют»102.Юлиан умер в походе в Персию, когда ему было 31 год, в 363 году. Если бы он жил дальше, то вполне мог бы добиться того, чтобы христианство ушло из сознания правящих классов империи – во многом так же, как буддизм был отброшен в социальные низы конфуцианскими мандаринами, которые были возрождены в Китае XIII века. Неважно, каким бы было «варварское» ответвление христианства в низших классах, «мандарины» Римской империи Юлиана должны были быть истинными «эллинами» – людьми, воспитанными на Гомере и недоступными для евангелий галилейских рыбаков. Мерой точности диагноза Юлиана относительно потенциала эллинизма в Римской империи является то, что многим грекам – как то: профессорам, поэтам,
Редко кто подытоживал заботы половины столетия так ясно и судил о них так убедительно, как Юлиан Отступник в своих сочинениях и политических деяниях. И все же оказалось, что Юлиан неправ. Тот факт, что его труды вообще сохранились для потомков, свидетельствует о том, что компромисс между христианством и эллинством должен был установиться, ибо сочинения Отступника дошли до нас в изданиях
Дело не в том, что Юлиан был оторван от действительности. Он ясно видел ярчайшее знамение своего времени – христианство, расползавшееся, как сырое пятно, по стене его любимой эллинистической культуры. Что он не видел, так это способность того же христианства донести классическую культуру элиты до среднего горожанина римского мира. Христианские епископы были миссионерами той культуры, с которой они себя отождествляли.
Ибо христианство в сущности было религией-«кокни»105
. Оно закрепилось на окраинах городской жизни по всей империи; оно являлось «кокни» и потому, что предполагало хотя бы минимальную причастность к грамотности: первое, что заставляли сделать египетского христианина, когда он вступал в монастырь, было научиться читать – настолько, чтобы понимать Библию. (Начало христианства знаменательно совпало со значительным шагом вперед в изготовлении книги, которое состояло в том, что громоздкий свиток был заменен компактным кодексом, подобным современной книге с открывающимися страницами.)