Мир поздней Античности 150–750 гг. н.э.

В пользу превосходства арабов говорит и то, что провинции, остававшиеся позади продвигающихся войск, не были, строго говоря, завоеванными. Ибо едва ли они были оккупированы. К их населению относились как к богатым соседям арабов, которые платили за защиту умме, мусульманам, в обмен на военное прикрытие и за то, что они не приняли ислам. Отсюда и почти полный laisse-faire197 арабов VII века. Чтобы обеспечивать мусульманам выплаты, поощрялась бесперебойная работа налоговых механизмов Сирии, Египта и Персии. Таким образом, пребывая в беспрецедентном достатке, арабский правящий класс побеждал в ожесточенных боях за власть по законам бедуинского поведения, в герметично закупоренной среде крупных гарнизонных городов – Куфе и Басре, на границе с пустыней напротив персидской Месопотамии, и Фустате в Египте. Для них завоеванные провинции были «садом под защитой наших копий».

Это было точным описанием Ближнего Востока в VII–VIII веках. Социальные группы, сформировавшиеся в результате развития позднеантичного мира, чувствовали, что их жизнь продолжается in vacuo198, но, во всяком случае, с большим удобством и уверенностью в себе. Вывоз зерна из Египта в Константинополь был отменен. Появился большой Общий рынок199 торговцев и ремесленников: впервые копт и перс смогли работать бок о бок над великолепными зданиями вроде дворца в Мшатте. Впервые после разгрома Хосрова II Парвиза правление твердой рукой и возобновление ирригационных работ вернулось в Месопотамию – особенно в правление Аль-Хаджжаджа (692–724), бывшего школьного учителя и одного из величайших администраторов в истории Средних веков. Как только буря арабского войска уходила за горизонт, население Ближнего Востока спокойно усаживалось любоваться солнцем.

В то время как арабский флот окружал Константинополь, местные каменщики и мастера мозаики создавали (в Куполе скалы в Иерусалиме и в Большой мечети Дамаска) здания столь же величественные, как и те, какими Юстиниан I одаривал провинцию. В Кусайр-Амра сирийские художники начала VIII века украсили дворец арабского аристократа фресками, которые представляют собой последнее чистое и незамутненное проявление эллинистической утонченности. Вдали от изможденного мира Северного Средиземноморья сирийские аввы спокойно читали Платона и Аристотеля, а последний отец византийской Церкви – святой Иоанн Дамаскин – подводил итог православной традиции прошедших веков под защитой двора халифов, где он состоял в финансовой должности, которую впервые занял его прадедушка при императоре Ираклии.

К 800 году традиции, сформированные в поздней Античности в разных странах Средиземноморья, резко разошлись между собой. Выйдя из кризиса арабского завоевания, Византия столкнулась с тем, что ее античное наследие уменьшилось до стен Константинополя. Идея Римской империи была еще очень даже живой на улицах города, в величественных церемониях императорских процессий; и небольшой кружок клириков и придворных поддерживал – в Константинополе – стандарты культуры, некогда доступные жителям любого заслуживающего внимания греческого городка в Поздней Римской империи. В Риме древняя слава все еще пребывала в разреженной клерикальной форме. Далеко к северу, при дворе Карла Великого, космополитичный кружок клириков, многие из которых были выходцами из Ирландии или северной части Британии, то есть из стран, которые никогда не знали римского владычества, принялся подражать – и довольно сносно – придворным интеллектуалам времен Авсония и Сидония Аполлинария.

В Византии и на Западе, таким образом, основания культуры или истощились, или нуждались в мучительном восстановлении силами малочисленной элиты в чуждом окружении. Повсюду в Арабской империи эти позднеантичные формы культуры, напротив, успешно продолжали существовать. На Ближнем Востоке VIII–IX веков их насыщенная жизнь привлекла к себе внимание арабских правящих классов. Но когда это случилось, традициям Греции и Рима – средиземноморского побережья – пришлось вступить в соревнование с традициями Сасанидской державы – Восточной Месопотамии и огромной территории Иранского нагорья, просторные земли которого были известны арабам как Хорасан.

Арабская аристократия не могла удерживать власть в своих руках бесконечно, поскольку арабское превосходство подрывалось самим исламом. Ислам делал равными всех, кто в него обращался, независимо от их расового происхождения. Это открывало путь одаренным или амбициозным неарабам. Мусульмане сирийцы и персы стали опорами исламской цивилизации: они становились администраторами, адвокатами, теологами и даже, всего через сотню лет, профессорами арабской поэзии. Средневековый ислам по большей части был творением мусульман-неарабов.