Мир приключений, 1925 № 06

Ему казалось, что он теперь понял, к чему клонит обманутый приятель. Он хочет заманить его в одиночество снежных вершин, где люди так легко исчезают. Несчастный случай и только… Человек против человека!..

Ночью ветер стонал вокруг сторожки.

Батиста преследовали тяжелые мысли, и он без сна ворочался на постели. Чтобы освободиться от ужасного гнета он был готов заставить Доминика показать свое настоящее лицо. Пусть потом будет, что будет!

Дикая злоба против Доминика разжигала в нем дурные мысли. Никто не знает горы так, как он. Надо хитрой речью подсказать Доминику, где начать объяснения и опередить его…

Батист испуганно прислушивался в непроницаемом мраке. Ничего. Доминик только повернулся на другой бок.

Прошла еще одна ночь. Под утро Батист заснул, совсем изнеможденный. Он вскрикнул, когда Доминик потряс его за плечо и посмеялся над ним. Он, верно, видел во сне баб!

Приятели вышли из сторожки, чтобы взглянуть на погоду. Ветер изменил направление и дул теперь с запада холодный и сырой. Из-за тяжелых туч то там, то сям проглядывали далекие звезды.

Когда Батист повернулся к двери, взгляд его встретился со взглядом стоявшего там Доминика и ему показалось, что он прочел в нем насмешку. Батист судорожно засмеялся и ни слова не сказал про грозивший туман, бурю и снег. Теперь и он искал решительней минуты.

Они напились горячего кофе, взяли небольшой запас провизии в мешки, вымазали лица салом, и отправились в путь. В мрачном, кроваво-красном сиянии всходило солнце. Смех Доминика Руога замолк. Он жаловался на то, что Батист мрачен, по уверял, что заставит его сегодня смеяться. Батист начал объяснять дорогу, по которой они должны были итти, взвешивал предстоящие трудности и все возвращался к опасной обрывистой тропинке, ведшей от Большого к Малому Зильберхорну. Сохрани бог того, кто потеряет равновесие. Из бездны не достать и останков погибшего.

Смуглый Доминик презрительным жестом отшвырнул докуренную папироску. Уж не хочет ли Батист его запугать? Он засмеялся и поручил ему Терезу, если бездна его поглотит. Теперь все было ясно. Последняя смутная надежда Батиста пропала. От внутреннего холода у него стучали зубы. Он благополучно проведет Доминика, сказал он, наконец, удивляясь, что звуки голоса не выдают его ненависти.

Они давно уже связались вместе веревкой. Снег стал мягким. От усилий при ходьбе им стало тепло. Но Батиста от волнения бросало то в жар, то в холод. Он все время держался так. чтобы не выпускать из поля зрения Доминика.

Пусть случилось то, что случилось. Разве любовь Терезы стоит человеческой жизни? Скажи, Доминик, чтобы я ушел из этих мест, и я уйду. Ни разу не подумаю я с вожделением про эту проклятую бабу. Но говори, Доминик, это молчание — ад. Крикни свои слова, бросайся на меня! Только бы конец…

С северо-запада дул холодный ветер, не предвещавший ничего хорошего. Они добрались, наконец, до седла горы. Отсюда, окутанный льдом, круто поднимался Большой Зильберхорн, эта неприступная вершина, венчанная снегом. Батист успокаивал Доминика. Подъем по тропинке, ведущей к вершине, кажется опаснее, чем он на самом деле. Самая большая трудность это перебраться через пропасть, расширившуюся за это жаркое лето. На краю обрыва было очень узкое пространство, с которого надо было прыгнуть и прыжком нужно было попасть на площадку, где уже было надежное место.

Батист смерил взглядом расстояние, попробовал крепость связывавшей их веревки, объяснил Доминику его дальнейшие шаги и приготовился к прыжку. Он уперся ногой в камень, взвился на воздух. Проклятие!

Из-под левого сапога срывается камень, веревка натягивается, хриплый крик, и Батист мешком летит вниз на скалы и льдины.

Онемев, спотыкаясь от ужаса, выкарабкивается Доминик из снега, в который он провалился от толчка. Он ползет к краю пропасти.

— Батист! Батист!

На глубине метров восьми, врезавшись в скалы правым боком, с беспомощно. вывернутой левой рукой лежал Батист.

У доброго Доминика горели от слез глаза. Неужели он мертв?

— Батист! Батист!

С трудом повернулось окровавленнон лицо с безумным взглядом. Голос, едва похожий на человеческий, закричал из глубины о спасении, о пощаде… и выдал вину.

Сердце Доминика остановилось, и он со стоном вонзил зубы в снег.

Дикий голос отчаянно молил из бездны.

— Веревку… Доминик, тащи ее к себе… смилуйся!

_{— Веревку… Доминик, тащи ее к себе, смилуйся!}

Ужас приговоренного к смерти слышался в крике:

— Доминик!

И, наконец, ответ: освобожденный конец веревки скользнул по обледенелому краю обрыва и упал в бездну. Теперь Батист знал:

Конец!

Тупо, как пойманный в клетку зверь, покорился он своей участи.