Мир против нас

Боль острыми иглами впивалась в грудь, мешая свободно дышать, но вскоре ее оттеснило чувство неизъяснимой тревоги, возникшее непонятно откуда. Женщина смахнула выступившие на лбу бисеринки пота и с облегчением услышала заливистый смех из гостиной. Там за праздничным столом собрались все родные и близкие ей люди, они веселились и с ними все было хорошо. Но смутное беспокойство тем не менее становилось сильнее, разрасталось, грудь сдавливало, как под тяжелым прессом. В какой-то момент Татьяну вовсе согнуло пополам в безжалостном приступе новой боли. Она слабо охнула, хватая ртом горячий воздух, и в этот момент почувствовала на своем плече ладонь мужа.

– Таня, что такое? Тебе плохо? – взволнованно заговорил Григорий, опускаясь рядом с ней и внимательно вглядываясь в ее побледневшее лицо. – Сердце? Посиди так, не двигайся, я сейчас посмотрю в аптечке…

Он потянул дверцу навесного шкафа и вытащил оттуда прозрачную коробочку с красной крышкой, в которой у них хранились лекарства. Глядя за тем, как муж неловко перерывает аккуратно сложенные пачки таблеток, Татьяна дважды глубоко вобрала в грудь воздуха, медленно выдохнула и с некоторым облегчением почувствовала, что боль понемногу отступает. Муж тем временем отыскал нужное средство, выдавил на ладонь пару круглых таблеток и заботливо поднес жене вместе с чашкой воды, тщательно проследив за тем, чтобы она все выпила.

В кухню заглянула подруга, размахивая свисающим с ее шеи серебристым «дождиком».

– Куда вы проп… Танюш, что случилось?

– Все… хорошо, – с трудом проговорила женщина и спешно выпрямилась, не желая превращать общий праздник в карусель, вертящуюся вокруг нее одной. – Давайте за стол. Мы еще успеваем выпить за Новый год?

– Никаких тебе выпить! – сурово отрезал Григорий. – Тань, пойдем, я отведу тебя в комнату.

– Тебе нужно прилечь, – тут же подхватила подруга, озабоченно глядя за тем, как бледный цвет Татьяниного лица становится серо-землистым.

Женщина хотела было возразить, сказать им, что с ней все в порядке, но в последний момент передумала и только слабо кивнула. Гриша заботливо подставил ей свою руку, а подруга, прихватив салатницу, отправилась к остальным гостям. В спальне Татьяна устроилась на постели, муж подбил подушку ей под спину и хотел было лечь рядом, но женщина убедила его вернуться в гостиную и исполнять роль хозяев дома за двоих. Он ушел с большой неохотой, пообещав вскоре вернуться и справиться о ее состоянии.

Дождавшись, когда шаги за дверью комнаты стихнут, а из гостиной грохнет стройный гул разнополых голосов, Татьяна осторожно приподнялась с кровати и дотянулась до рамки с цветной фотографией, неизменно украшающей старый дубовый комод. Со снимка на женщину смотрел молодой парень, вольготно устроившийся на светлом капоте старой отцовской машины. Ежик коротких темных волос, хитрый взгляд с озорным прищуром, куча непонятных Татьяне цепочек, небрежно свисающих на впалую мальчишескую грудь – таким был ее единственный сын до того, как ему предъявили обвинение в неумышленном убийстве.

А после… все необратимо изменилось. Со страхом дожидаясь очередного телефонного звонка, от которых уже не приходилось ждать ничего хорошего, Татьяна не раз вспоминала злое предсказание случайной старухи, без жалости сообщившей еще беременной женщине о том, что ее ребенок родится сущим монстром. Вспоминала, но каждый раз с негодованием гнала прочь эти мысли. Каких бы ярлыков не вешали на него следователи, как бы осуждающе ни глазели любопытные соседи и нейтральные знакомые, для нее Глеб по-прежнему оставался любимым сыном. Ее добрым и ласковым мальчиком, ступившим на неверный путь, в конечном итоге свергнувший его в бездонную пропасть.

Прошло столько лет с тех пор, как его не стало…

Татьяна выплакала все слезы, но этого оказалось недостаточно, чтобы примириться с обрушившейся на нее суровой реальностью. Родители не должны хоронить своих детей. Это неправильно, нет. Так не должно происходить. Но она как-то пережила этот ужас. Как-то… Как в зыбком тумане… Заполучив нестираемый рубец на сердце и разорванную в клочья больную душу. Жить дальше в мире, отнявшем у нее дорогого ребенка, было трудно, почти невозможно, и если б не вовремя появившийся Гриша, все могло завершиться куда печальнее.

– Спи спокойно, сынок, – одними губами прошептала женщина.

Крепко прижимая к груди рамку с фотографией, она калачиком свернулась на постели, ощущая знакомую фантомную боль, и вдруг, тронув щекой мокрую наволочку, поняла, что беззвучно плачет.

***

Снегопад прекратился.

Кругом царила мертвенная тишина, лишь небрежно распахнутая дверь одинокой хижины мерно покачивалась от малейшего дуновения ветра. Сердитый свист лютующей бури исчез вместе с белым джипом, следы шин которого все еще отчетливо виднелись на поблескивающем снегу.

Это место вновь стало таким, как прежде – необитаемым, но уже потревоженным лесным убежищем.