Летом, когда польют дожди, буджум одевается листвой, жесткой, кожистой. Всю весну, пока засуха, стоит голый. В апреле — мае, когда зацветают люпины и маки, буджум уже в золотом осеннем наряде. Готовится к листопаду. Листья появляются столь оригинальным способом, что до сих пор не установили, как это происходит. Одни утверждают, что вначале вырастают листья с черешками. Потом листья опадают, а черешки остаются и превращаются в колючки. Следующие листья появляются уже у основания колючки. Другие возражают: колючка вырастает сразу, а на ее конце образуется лист без черешка. Лист опадает, колючка остается. Но, как бы то ни было, для растения важно, что у него много колючек. Это хоть немного спасает его от грызунов. Они с удовольствием выедают сочную мякоть стволиков, особенно у маленьких буджумчиков.
Несмотря на засилье грызунов, буджум дает много семян, и в молодой смене недостатка нет. Молодняк разных калибров. Однако владения свои буджум не расширяет. Непонятно, почему он обосновался на небольшом пятачке на полуострове Байя в Калифорнии? Почему его не удается вырастить в ботанических садах, когда в природе это происходит с легкостью?
Еще одна задача: узнать возраст буджума и измерить, как быстро он растет. Ствол годичных колец не имеет. Он мягкий и сочный. Дж. Кратч, натуралист и писатель, вспомнил, что у него сохранились фотографии десятилетней давности, где были запечатлены буджумы на калифорнийской земле. Он предпринял рискованное путешествие на машине в этот край без дорог и троп. Искал, как иголку в стоге сена. Нашел. Сравнил фото и натуру. Прикинул: деревья за десять лет подросли на 40 сантиметров. Значит, в год прибывали в среднем на четыре сантиметра. Немного, конечно. Но в таких трудных условиях и это достижение.
Цветки буджума — предмет вожделений диких пчел, колибри и ос. Пчелы запасают буджумовый мед здесь же, на месте, в дуплах старых стволов. Местные жители время от времени извлекают его оттуда. Засохшие стволы, где сгнила мякоть и остался лишь цилиндр внешней оболочки, используют как корзины для фруктов. Одно время пытались на корзинах бизнес сделать. Но, к счастью, слишком отдаленно буджумовое царство от остального мира, и вывозить корзины оказалось дорого.
Вместе с буджумом растет другой член семейства тамариксовых — фукерия. Торчит из земли огромной метлой длинных голых хлыстов. Уже не дерево, а куст. При первом дожде хлысты покрываются листьями, в первую же засуху опадают. Три дождя в год — три смены листьев. Десять дождей — десять раз опадают листья и вырастают вновь. Весной на концах хлыстов появляются небольшие кисти малиновых цветков.
Рожденные ползать
Сто с лишним лет назад Д. Ливингстон, путешествуя по пустыне Калахари, набрел на заросли диких арбузов. Вся земля была усеяна знакомыми с детства полосатыми плодами. Среди них виднелись и желтоватые, как у огурца, цветки. Если бы не косматые тени кустарников, местность можно было принять за бахчу. Каких разновидностей тут не было! С плодами, крупными, на два килограмма весом, и мелкими, как куриные яйца. Со сладкой мякотью и с горькой, от которой желудок выходил из строя. Больше всего с безвкусным, но сочным содержимым.
Вода в пустыне всегда драгоценность. А арбузный сок в особенности. В пору урожая к бахчам стекаются массы животных. Приходят, конечно, слоны, носороги. Не проходят мимо и хищники. Раскалывают твердую оболочку. Чавкают. Грызуны довольно легко пробуривают стенки плодов, выедая содержимое. А не могут осилить, на кожуре арбузиков остаются отпечатки зубов.
Во время пиршества семена падают на землю, а сок обильно их поливает. Так и прорастают. Плоды мог бы, конечно, откатить ветер. Но слишком крепко пришиты они к материнскому растению. Плодоножка даже у перезрелых плодов остается прочной и не переламывается.
По 20–30 арбузиков вызревают на одной плети. Она протягивается метра на 3–4 в длину. Цепляется усиками за другие плети. Прочно заякоривается. Пронесется вихрь по пустыне, плеть не сдвинется с места. Листья крупные, но иногда так сильно вырезаны, что остается один скелет, одни жилки, чтобы меньше испарять. Для гарантии еще покрыты жесткими волосками и от этого на ощупь грубые.
Открытие Ливингстона так ошеломило ботаников, что никто даже не задумался, откуда взялись в Калахари дикие арбузы? С тех пор все единодушно считают, что родина арбузов именно там, в пустыне. А между тем уже сам вид длинной ползучей плети наводит на размышления. Слишком много у нее общего с тропическими лианами. Тот же быстрый рост. Те же тонкие пустотелые стебли. И усики на концах побегов, хоть и иной конструкции. Много, конечно, и отличий.
Доказать, что калахарские арбузики произошли от тропических влаголюбивых лиан, конечно, очень трудно. Для этого хорошо было бы иметь промежуточные звенья. Связующие виды. А их нет. Впрочем, одно звено как будто нашлось.