Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

— Думаю, они мне доподлинно известны. У хопи есть священные таблички, камни завета, которые мы храним в сердце в течение столетий. Эти знаки совпадают с теми, что изображены на табличках.

Бренна порывисто обернулась.

— Вы уверены? Таблички повторяют изображения на стене?

— Или настенная резьба повторяет таблички. Наши легенды говорят, что мы пришли в этот мир в духовном центре вселенной, но нам пришлось проделать путь в четыре конца континента, чтобы очистить его от затаившегося зла, оставшегося от предыдущего мира. — Дэвид говорил это словно самому себе. Бренна почувствовала холодок на спине при виде Дэвида, погрузившегося в созерцание осколка. — Ораиви — это место, куда в конце концов вернулись все наши кланы, зависящие от нашего могущественного Творца, дающего дождь и жизнь. Мы думаем, что здесь наше Начало и наш Конец.

Он поднял глаза, улыбнувшись, словно затем, чтобы уверить ее в том, что он еще не совсем свихнулся.

— Никогда не смейтесь над легендами. Они могут вернуться и начать преследовать вас. Можно мне взять этот камень на время? Я хочу показать его вождю клана Огня. Возможно, мы сумеем оказать вам помощь. А вы — нам.

Бренна озадаченно кивнула, и Дэвид встал, собираясь уходить.

— Растолкуйте свой сон, Бренна. Я думаю, он ответит почти на все вопросы. — С этими словами он ушел.

Сон? Инженер, мистик, а теперь вот — психолог…

— Доктор Стюарт? — Свет, доходивший из первой камеры, перекрыли несколько темных силуэтов. В одном из них угадывался Асбин. За его спиной маячила А-Ттавитт.

— Полковник, — равнодушно поприветствовала Бренна.

— Мы должны готовиться к эвакуации; у нас приказ отбыть в шесть ноль-ноль. Оборонная готовность достигла уровня Кризиса Номер Один, и…

— Где может быть безопаснее, чем за миллион миль отовсюду? — светским тоном спросила Бренна.

Асбин заморгал, но тут же попытался зайти с другого конца.

— Вы, несомненно, захотите быть со своей семьей, когда…

— Моя семья, — перебила она, — погибла в этой пещере. Если мир безвозвратно меняется, дайте мне попытаться спасти хотя бы кусочек прошлого. Я могу собраться за пять минут. — Она перевела взгляд с него на ту тень, в которой угадывалась А-Ттавитт. — Принесите мне черный ящик. Оставьте его в первой камере, а сами начинайте фотографировать пиктограммы.

Асбину она сказала:

— У меня как раз пошли дела, и я останусь здесь на ночь. — Она взглянула офицеру в глаза и ткнула пальцем в сторону петроглифов. — Я — кельт, а кельты не боятся умирать.

Асбин несколько секунд молча смотрел на нее, потом круто развернулся.

— Принесите фотокамеру, — приказал он неподвижной А-Ттавитт.

Только после этого художница скользнула в коридор.

Бренна оставила Линг А-Ттавитт работать в первой камере, а сама прошла во вторую, помахивая черным чемоданчиком. Дэвид Ланса что-то не спешил… Она почувствовала, что хочет есть, было уже и не вспомнить, когда она в последний раз ела. Волосы покрылись слоем пыли. Растолкуйте свой сон. Нет уж, спасибо. Ей часто снились страшные сны. Лучше уж поработать со стенами. Она осторожно установила датчики, выбрала одну из глубоких линий и начала изучать следы резца, силу удара, остатки органики. На приборной панели начали вспыхивать разноцветные огоньки, свидетельствуя о том, что чемодан начал сопоставлять информацию. Зачем она взялась за эту работу? Чтобы Данкану было приятно. И она обязательно закончит ее в память о нем.

Где же Дэвид? Кто поможет расшифровать все это теперь, когда Данкан…

Мысленно произнеся это имя, она ощутила укол боли, первый настоящий приступ горя, который она себе позволила. Нежный холодок заструился вокруг, пробуждая эмоции — пробуждая? Встряхнувшись, Бренна установила черный ящичек на грязном полу. Он деловито зажужжал, равнодушный к ее несчастьям.

Что-то здесь знало о ее мыслях, ее чувствах. Или кто-то. Вопрос родился в подсознании. Она тщетно пыталась подавить его. Что, если… что, если то, что она ощущала все эти годы, была не чистая энергия, а мудрый дух? Что, если… Бренна опустилась прямо на толстый слой пыли, не обращая внимания на клубы, поднявшиеся в застоявшемся воздухе. Стиснув зубы, она чувствовала, как обрывки ее сна составляются в гигантскую картину. Кельтское наследие разрушено, разорвано на части Евразийскими силами. Ее вина в том, что она не была рядом со своей семьей… в том, что выжила, когда они умерли. Ее страстный крестовый поход за сохранение реликтов прошлого, других народов. И ее странная связь с бабулей, с верованиями старой женщины.

Бренна склонила голову к коленям, не понимая, кто она — раздавленная горем женщина или одна из немногих привилегированных душ, способных оставить след во вселенском разуме. Что это было, почему оно разговаривало с ней… Она шептала вслух, обращаясь к неизвестному на языке, который был ей понятен: «Я сама — ничто. Я просто сосуд, который должен быть наполнен тем, что надо запомнить».