Мир Сердца

– Хотя, нет… – на мгновение задумался мальчик, – это как раз-таки и было чувство, что он знал очень хорошо, и которое было тем, что происходило с ним еще раньше, начиная с его самых первых воспоминаний в этом доме. Да, несомненно, это было абсолютной реальностью, неоспоримым доказательством того, что была некая точка в его существовании, которая могла бы быть охарактеризована подобными эмоциями. Но что это были за события, мальчик никак понять не мог, как ни пытался, и вместо того, чтобы докопаться до сути, оставив этот вопрос созревать до поры, когда ответ проявится сам собой в нужный час, вновь нырнул с головой в те удивительные видения, что открылись перед ним после его знаменательного похода в лес где… не успел даже припомнить Арчи, что же с ним произошло, как ощутил, что его буквально швырнуло со всей силы о стену позади него. Сначала ему показалось, что, возможно, пришли братья и отец, и как раз они-то и были недовольны его столь долгим отсутствием, одно эту мысль отрезало вполне резонное размышление, заключавшееся в том, что вряд ли бы они из-за такого пустяка стали бы применять к нему физическое наказание за подобный проступок, и, тем не менее, удар, вне зависимости от причины, был чудовищен по своей мощи.

Слегка оклемавшись от него, юный Арчибальд поднял взгляд и увидел, как стены его комнатушки разошлись в стороны, будто бы испугавшись его взгляда или же, просто не выдержав его природной проницательности. В появившемся просвете он увидел прекрасную, доселе невиданную фигуру, настоящую скульптуру некоего античного героя, коими он всегда подсознательно восхищался. Сущность архетипа с уверенностью и уверенной полуулыбкой на устах взирала на своего обожателя и того, кем он стал через краткое мгновение. То есть буквально, не успев моргнуть, мальчишка уже растворился, а на его месте уже возвысилась эта самая статуя, что наблюдала за восходящим солнцем над целым мегаполисом будущего, настоящего волшебного города, иначе как было еще объяснить все те чудесные постройки, вокруг которых описывали виражи необыкновенные колесницы, что летали по воздуху?

Наблюдая за этой картиной, и воочию убедившись в существовании самого настоящего райского города, «статуя»-герой сосредоточила свое внимание на болевой точке всей этой великолепной картины, моментально переместившись туда. Казалось, что будто бы теперь не только один памятник великого героя был вместилищем души наблюдателя, но целый город со всеми его постройками и телами, и даже самим воздухом, эфиром, по которому он, пронесясь подобно ветру, приземлился в прыжке прямиком на захватчика, который, издав истерический возглас на своем наречии, рухнул, поверженный поймавшим его вневременным стражем.

21. – Пусти меня, сука! – брызнул слюной захватчик, обнажив уже запятнанный кровью нож. Завидев его, Энн сначала инстинктивно испугалась, но тут же испытала какую-то абсолютно нечеловеческую злость, буквально впившись зубами в руку, что держала оружие, подобно самой ловкой в мире хищнице.

Лежавший под ней варвар взвыл, издав неловкий сдавленный крик, который почему-то еще больше заставил девушку разозлиться и еще сильнее сжать челюсти, которые уже проткнули своими зубами кожу верещавшей жертвы. Только вот прилив сил и злобы был связан не с тем, что жертва своим видом подначивала закончить дело, нет, Энни может быть даже и разжала бы челюсти, но издаваемый этим существом визг был настолько не эстетичен, настолько отвратителен, что и без слов было понятно, что оно боится, и борется не за что-то высокое, что-то красивое в своей жизни, не за судьбы своего народа, оставшегося за океаном, или места, где живет, или даже не за себя. Нет, это было абсолютно примитивное существо, хотя и одной крови, и цвета кожи с девушкой, – быдло, которое не ценило ни того, что было вокруг, не понимало даже ценности своей собственной жизни, а всего лишь инстинктивно издавало абсолютно примитивные звуки, в том числе и по жизни, а не только сейчас, которые, на контрасте с тем, что Энни должна была, несмотря ни на что, всё равно уважать и ценить его существование, злили девушку еще больше и больше до тех пор, пока, как ей показалось, от абсолютно иррационального уровня ненависти у нее не посыпались звездочки из глаз.