Мир Стругацких. Полдень и Полночь

И тут Пандарей из участка выходит и спрашивает: «Аполлон, а ты почему не в суде?» У меня ноги так и подкосились. «В каком суде?» – лепечу, а сам думаю – неужели за желудочный сок в пособничестве обвинить хотят, так я не один такой, нас много сдавало. Спасибо Полифему – он как хлопнул меня по плечу, да как гаркнул: «Штафирки гражданские, в тылу отсиделись, да как они смеют военных людей судить, не переживай, Феб, мы им не дадим спуску, твоего зятя защитим». И только тогда я понял, что это не меня, а зятя моего касается. Спрашиваю – что случилось-то? Ну и выяснилось, что Силен с утра видел, как привезли Харона в наручниках в суд, а потом люди трепались, будто мой зять предателем оказался.

У меня словно камень с души упал. Какой из моего зятя предатель? Харон человек несдержанный, небось в глаз кому засветил от эмоций, а люди, как всегда, все неправильно поняли. «Не могло этого быть, – объяснил я своим, – вы что, он же против марсиан воевал».

Наши сразу успокоились и на тему компенсаций переключились. Пока Силен не рассказал потрясающую новость про господина Никострата, который получил-таки орден – как герой сопротивления. «Да разве это ж орден, – возмутился Полифем, снова ко мне апеллируя, – помнишь, Феб, какие у нас награды были, настоящие, не то что эти нынешние фитюльки». А Пандарей пояснил, что «секретаря господина мэра в столицу вызывают» – для перевода на большую должность. Тут уже наши засомневались. Ладно звезду на грудь, но чтобы повышение в столицу! А Парал, как всегда, ввернул: «Ты бы еще, старичок, сказал, что ему не губернатор, а сам президент вручать награду будет», – и все начали хлопать по спине Пандарея, а тот разозлился и принялся орать, чтобы мы не собирались больше чем по трое, поскольку, хотя враг и повержен, но режим чрезвычайного положения никто не отменял. Так прямо и сказанул – «режим чрезвычайного положения».

И я побрел в аптеку. Но по дороге решил-таки в суд заглянуть. А на входе охранник стал и меня внутрь не пропускает. «Не велено, господин Аполлон», – говорит. Как же так, говорю, ведь я заслуженный учитель, гражданин, почему не велено? А он на своем стоит. И так я ему растолковывал свои права, и этак, что он согласился наконец начальника привести. И выяснилось, что его начальник – мой бывший ученик Эсхил. Так себе был ученик, поведения только примерного, да язык был неплохо подвешен, что в суде и пригодилось. Вот выходит он и говорит – «Я вас сильно уважаю, господин Аполлон, но ваш зять – форменный негодяй, коллаборационист подлый, марсианам пособничал. Уважаемые люди, герои сопротивления, своими глазами видели, как он на марсианской машине домой приезжал. Теперь его будут справедливым судом судить, и даст господь, справедливо покарают через соответствующую процедуру».

Я так и обмер. Ну и дела! Теперь ясно, что никакая это не ошибка. Бывает, конечно, что суд ошибается, но люди-то правду знают, от них ничего не скроешь.

От волнения у меня даже пот на лбу выступил, я из кармана платок вытащил и тщательно вытерся им. Эх, не видать мне теперь компенсации как своих ушей. За такого зятя не то что получить что-то, своего бы не лишиться. Нет, ну и Харон-то каков! Надо же, сколько живу, не перестаю поражаться лицемерию людей. Какие ведь речи он задвигал против марсиан, и как убедительно. Неужели это была всего лишь маска? Как хотите, а не верю, что он к марсианам сознательно подался! Скорее имело место то, что я и называю накоплением критической массы. Уверен, все эти последние события так на него повлияли, что он переродился и даже не заметил, как оказался на стороне марсиан. Удивительно, но факт!

Вот только как мою дочь угораздило с таким слабохарактерным человеком связаться? Хотя я и сам хорош, не разглядел вовремя перемену в зяте.

Тут толпа у входа в суд зашевелилась, забурлила, и сквозь нее Харона повели. Шел он, голову опустив, на людей не глядел, от стыда, наверное, за сущность свою двуличную.

И так я смотрел на него, что, видно, он почувствовал, поднял голову и прямо мне в глаза уставился. И узнал, конечно, даже подался ко мне всем телом, будто извинения прося, но я окатил его таким разочарованием и презрением, что он отвернулся и сплюнул себе под ноги.

А ученик мой, Эсхил, руками развел, что, дескать, с коллаборациониста взять, ладонь в крепком пожатии стиснул, крепитесь, мол, и следом двинулся. Ну а я домой отправился, не переставая возмущаться в душе. Какой, однако, хам, на меня, своего тестя, плюет. И это после всего того горя, что он принес нашей семье. Нет, надеюсь, вся эта история станет для моей дочери настоящим уроком, и она выйдет наконец замуж за достойного человека, способного уважать и ценить хорошее отношение.

Не забыть бы только завтра купить капли в аптеке, а то так и не доживу до этого счастливого дня.

Дарья Зарубина Один