Мир Стругацких. Полдень и Полночь

А может, и не нужно ничего искать, мне и так известен ответ, только не хочу в этом признаваться. Или боюсь? И не хочу признаваться, что боюсь.

Давно копившееся раздражение выплёскивается на голову бедного парнишки:

– Твоё-то какое косорылое дело? Давай, пошевеливайся, убирай рогатку.

Слова ещё недосказаны и не расслышаны, но я уже знаю, что будет дальше. То же, что и всегда. Отсвет надежды на конопатом лице сменится – нет, не обидой, а разочарованием. Я, видите ли, опять не оправдал ожиданий. А разве должен был? Разве я бродячий акробат, за жалкие гроши развлекающий толпу, или фокусник, исполняющий желания?

Да полно, не в этом дело. я опять пытаюсь обмануть себя: они ждут чего-то такого, что непременно сделал бы тот другой, о котором ходят смутные слухи по всей империи. Самозванец, присвоивший моё имя. О нём-то я на самом деле и хочу узнать – кто он такой, чего добивался, откуда взялся и куда пропал? Именно поэтому я оказался здесь, у самой границы с Арканаром.

– Как угодно вашей милости, – ворчит парнишка, освобождая дорогу, – только господин наместник меня всё равно спросит, зачем благородный дон пожаловали. Да и вас тоже.

– Хорошо, зайду я к твоему наместнику, – отвечаю я уже мягче и поправляю золотой обруч с изумрудом.

Красивая вещица. Очень подходит к моему исхудавшему после болезни лицу и чёрным с сединой волосам. я купил её месяц назад у одного соанского купца. Вроде бы обруч сняли с головы казнённого мятежника. Но мой род такой древний, так высоко стоит в имперской иерархии, что мы выше даже предрассудков. Мне украшение понравилось, и наплевать, кто его носил раньше.

Город выглядит так, словно только что пережил нашествие северных варваров. Разбитые окна, болтающиеся на одной петле двери, подозрительные бурые пятна на стенах. Пахнет недавним пожаром. По улицам бродят компании молодых ребят, судя по виду, подмастерьев, громко кричащих что-то маловразумительное: «Ирукан – для ируканцев» или «Убирайтесь домой, попрошайки». Впрочем, меня они обходят по стеночке, да и разъезды конной стражи – тоже. И я пропускаю их беспрепятственно, не вмешиваясь без нужды в бурление здешней жизни.

Из толпы на перекрёстке вырывается пожилая женщина и бежит ко мне. Её седые волосы растрёпаны, серое платье изодрано и испачкано грязью, босые ноги изодраны в кровь. Она цепляется обеими руками за седло и с молчаливой, отчаянной надеждой смотрит на меня пронзительно голубым правым глазом. Левый, наверное, тоже голубой, но его почти не видно за громадным лиловым синяком, расплывшимся на пол-лица. Хотя смотрит она скорее не на меня, а на мой обруч.

А вот мастеровые с опаской разглядывают мои мечи. я поддёргиваю перевязь, чтобы им было лучше видно. Напряжённое молчание затягивается, но я не собираюсь его прерывать.

Наверное, они бы ещё долго так стояли, но из-за угла появляется конный патруль, и я передаю несчастную служителям закона. Они намного старше, чем стражники на мосту, и похожи на опытных воинов, так что за судьбу женщины можно не волноваться. Вот только… в её взгляде я улавливаю уже знакомое разочарование. Опять? А теперь-то почему? Что за день сегодня такой, печень Каты Праведного?!

В кабинет наместника я вхожу с намерением рассказать об увиденном в городе. Но застреваю на втором слове, заметив, что дон Дага в комнате не один. Его самого я опознаю по висящему над столом портрету, чуть ли не в обнимку с герцогом. Но у окна стоит коренастый, тучноватый человек в сером дорожном камзоле с таким же, как у меня, обручем в каштановых волосах. Услышав моё имя, он вздрагивает и впивается в меня широко раскрытыми карими глазами. Его взгляд мешает сосредоточиться, и я излагаю свои впечатления более кратко и сбивчиво, нежели собирался.

Дон Дага, худой и бледный человек средних лет с излишне вытянутым и крайне невыразительным лицом, пожимает плечами:

– А что вы ожидали, дон Румата? Город переполнен беженцами из Арканара, и наши ремесленники недовольны, что пришлые отнимают у них работу. К тому же соглашаются на меньшую плату. Многие почтенные горожане близки к разорению. я не вправе осуждать их за недовольство, хотя иногда оно принимает непозволительные формы. Вот и герцог тоже обеспокоен…

Вялое движение рукой в сторону окна.

– Позвольте представить – благородный дон Гуг. Прибыл из столицы, чтобы разобраться на месте и доложить результаты его светлости. А без приказа из Ирукана я, увы, ничего не могу поделать.

– Но я-то могу, – заявляю я скорее из чувства противоречия.

Наместник задумчиво смотрит на меня.

– Скажите, благородный дон, – приторно улыбается он, – как долго вы намерены пробыть в Шиндаре?

– По обстоятельствам, дон Дага, – в тон ему отвечаю я. – А почему вы об этом спрашиваете?

В лице наместника появляется что-то птичье, что-то от грифа-стервятника. Губы плотно сжаты, глаза прищурены.

– Я настоятельно рекомендую вам, дон Румата, уехать как можно быстрее. В городе и так неспокойно, и одно ваше появление может подвигнуть недовольных на необдуманные действия.

– Простите, но при чём здесь моё появление?

Дон Дага хищно усмехается.