Читаем Мир тесен полностью

Слава уже привык к местным сокращениям: СГЭМ — спец-гидро-электромонтаж; POP — район основных работ; УМСРИТ — управление механизированных строительных работ и транспорта; КБХ — карьеро-бетонное хозяйство и всё в таком же духе. Исключая себя и главного инженера, Слава насчитал в комнате двадцать девять человек. Он знал, что все они руководители хозяйств, многие из них фактически не состоят в прямом подчинении не только главному инженеру или начальнику стройки, но даже и областным властям. Алимов уже посвящал Славу в сложную систему подрядчиков, субподрядчиков, заказчиков, но он так и не понял её толком — слишком она была громоздка, запутана, порой нелогична.

— Докладывает СГЭМ, — повторил «главный».

— А ты, Алимов, знаешь три степени падения молодого специалиста?

— Не-а, Леня, расскажи.

— Первая: забывает как считать на логарифмической линейке. Вторая: забывает правила арифметики. Третья: начинает носить значок об окончании института.

Слава и Алимов сдержанно засмеялись.

Рядом с Алимовым поднялся уже знакомый Славе коренастый мужчина. Его скуластое загорелое лицо было изрыто рябинками, над низким лбом нависла чёлка тёмных, пересыпанных сединою волос, узкие щёлки глаз светились затаённой хитринкой. Это был начальник СГЭМ Владимир Никифорович Лопатин. Третьего дня он приходил домой к Алимову, просил помочь написать контрольную работу по математике. Так Слава узнал, что он учится на заочном отделении университета. «Все «железки», что есть на стройке — наши», — с улыбочкой простака, сказал ему тогда Лопатин. «Железки» — это кабель-кран высотою в пятьдесят и длиною в сто сорок метров, и тысячетонное карьеро-бетонное хозяйство, и секции труб будущих водоводов, по которым пойдёт к турбинам вода — диаметр этих труб четыре с половиной метра, а точность стыковки секций должна будет измеряться сотыми долями миллиметра. «Практик, последний из могикан!» — сказал тогда о Лопатине Сергей Алимович. — Асуан строил, дело свое знает, как чёрт!»

Лицо у Лопатина было сонное, голос сиплый, глубоко равнодушный:

— План декады выполнили на девяносто один процент. Дефицит был по металлу и вообще.

— Что значит вообще? — прервал его «главный». — Что помешало вам выполнить план?

— Бетон не клали, арматура не росла…

— Какое это имеет отношение к вам?

— Дефицит по металлу, — глядя мимо «главного» продолжал бубнить Лопатин.

— Кто хочет яблоко, нагретое в кармане? — прошептал Алимов.

— А на третье филе из кабана. Домой приходит, говорит совещание затянулось, ложится спать, снимает штаны, а трусов нет… — Донесся до Славы чей-то, булькающий от смеха голос.

— Товарищи, тихо! — «главный», постучал карандашом по крышке пульта. — Чёткий и ясный вопрос мы всегда стараемся так забузовать…

— Он не чёткий, — огрызнулся Лопатин. Сонное выражение на его лице исчезло, морщины разгладились, глаза широко раскрылись, взгляд прямо и твердо уперся в лицо главного инженера. — Он не чёткий, — агрессивно повторил Лопатин, — его три зам. министра рассасывали.

— Почему вы не были вчера на селекторе? — выдерживая взгляд Лопатина, угрожающе спросил «главный».

— А у меня селектор не работает, — радостно ответил Лопатин. Лицо его сразу потухло — атака была отбита, и теперь он снова стал школьником, скучающим на уроке.

— Почему в СГЭМ не работает селектор? Где начальник связи?

Выяснилось, что начальника связи нет на совещании. О Лопатине сразу забыли, весь огонь перешёл на начальника связи. Кто-то напомнил, что он до сих пор не поставил мачты телевизионного ретрянслятора и поэтому московские передачи принимаются не всегда хорошо. «Главный» приказал диспетчеру стройки завтра же перевезти мачты ретрянслятора на гору. В это время вошёл начальник связи.

— Почему в СГЭМ не работает селектор? — встретил его «главный».

— Как не работает? — деланно удивился молодой веснусчатый начальник связи. — Я вчера посылал исправить, будет работать. — И тут же постарался уйти от нежелательного разговора. — Там это, Виктор Алексеевич, мне бы машину выделили: мачты ретранслятора перевезти…

Его оборвал общий хохот.

— Пока вы блистательно отсутствовали, мы этот вопрос решили, — холодно сказал «главный», — да, кстати, — обратился он к седоволосому полному мужчине с чёрной перчаткой протеза, выглядывающего из рукава белой рубашки, — в четвертое общежитие постоянного посёлка дали телевизор?

— Так точно.

— А одеяла людям выписали? Ночью там холодно под простынёю.

— Так точно. Выписали.

«Этот начальник ЖЭКа, наверно, бывший офицер», — подумал Слава.

— Простите, молодой человек, — вдруг обратился к нему «главный», — а вы откуда будете?

— Я… — Слава вскочил. — Я из газеты, новый сотрудник.

— Очень приятно, — показывая молодые зубы, жестко улыбнулся «главный», садитесь, в следующий раз спрашивайте разрешения присутствовать.

Слава покраснел, задохнулся от стыда, садясь, неловко громыхнул стулом.

— Виктор Алексеевич, нам кран нужен, — сказал какой-то совсем молодой паренёк. Позже Слава выяснил у Алимова, что это главный инженер СМУ «здания строящейся ГЭС» и ему «уже двадцать семь лет, просто он очень молодо выглядит».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее