Мир тесен

— А почему так? — серьёзно спросила Саша, а он подумал:

«Какие у неё резкие переходы, не знаешь, что она скажет в следующую секунду», — и ответил:

— По долгу службы, привык. Зовите Сергеем.

— Нет, почему же, Сергей Алимович лучше. А почему Алимович?

— Отца так звали.

— А почему Сергей?

— Зовут меня Серажутдин, а в детдоме все Сергеем звали, вот и привык.

— А… Я буду звать вас Серажутдин, можно?

— Зовите.

Кто-то вошёл в коридор, было слышно, как он возится за дверью, льет воду.

— А вот и мой друг! — Алимов сделал широкий жест рукой, Слава открыл дверь.

Саша глянула на Славины босые ноги и прыснула.

— Это у нас обычай такой, — поймав её взгляд, сказал Слава, — как у японцев: входить в дом босиком, вымыв ноги. Здравствуйте!

— Добрый день, — важно сказала Саша. — А почему же мы не как японцы? — возмущённо спросила она Алимова, кивая на свои маленькие ноги в белых босоножках.

— Те, кто приходит к нам в первый раз, обуви не снимают. Это мой друг, а это Саша, помнишь, что я тебе рассказывал? Саша-французска, — с вызовом добавил Сергей Алимович.

— Ого! Вы и это знаете, ну и папка! Тс-с! Папка уснул. — Она показала Славе на отца. — Его зовут Василием Петровичем. — Мы чуть не задавили вашего друга.

— Нет худа без добра — зато вы теперь наши гости.

— Он тоже начальник?

— Нет, я подчиненный. Работаю в местной газете.

— Удивительно! Я с журналистами тоже ещё не была знакома. Мы — шофёры.

Василий Петрович открыл глаза.

— Папа, а почему бы мне летом не поработать на стройке? — с вызовом спросила Саша.

— Ты что, Сашок, ты что! — Василий Петрович, испуганно сел на топчане. — Тебе же нельзя, у тебя строгий режим.

— Здесь очень жарко, пыльно, тяжело, — сказал Слава.

— Я хочу, принципиально, вы же все работаете!

— Сашок, тебе нельзя!

— Папа, я хочу!

— Нет, Сашок, не дури!

— Принципиально!

— Не дури, я сказал. Ах, Саша, Саша! — Василий Петрович встал и заходил по комнате. — Ладно, ехать надо.

— Я не поеду, — сказала Саша, — поезжай один.

— То есть, как?

— А так. Серажутдин покажет мне стройку, спустимся в котлован, а вечером поиграем на гитаре, чья гитара?

— Моя, — обрадованно сказал Сергей Алимович.

— Поиграем, попоём, а когда окончится смена, ты за мной приедешь. Ну, скажи, с какой стати мне в твоем МАЗе до двенадцати ночи трястись. И в Чарыке, в который ты едешь, я уже была.

В дверь постучали.

— Войдите, — недовольно сказал Алимов.

Вошли Сашка и Люся.

— Ноги, где мыть? — спросил Сашка.

— А-а-а! — Алимов засмеялся. — Сегодня можно не мыть, заходите! Знакомьтесь!

— Как славно у вас, Сергей Алимович, — сказала Люся.

— Правда? — обрадовалась Саша-французска, будто хвалили её квартиру. — Я сейчас! — Она выбежала за порог, сорвала с Сениной клумбы несколько маргариток и веточку львиного зева, нашла мензурку, поставила в неё цветы.

— Пришли за твоей мудростью, Аристотель, выручай, не хочет Люся пользу приносить на телефоне. Мои лавры не дают ей покоя. Говорит, хочу строить ГЭС, я в Москве на Центральном телеграфе телефонисткой работала и здесь то же самое, зачем же ехала? Захотела стать, как говорит наш старик Смирнов, Прометеем, добывающим огонь.

— Что ж, это можно устроить, — сказал Алимов, — у нас места вакантные есть.

— Вот хорошо! — обрадовалась Люся.

— Поехали, — обратился к дочери Василий Петрович.

— Поезжай, поезжай сам! — Саша приподнялась на цыпочки, поцеловала отца и подтолкнула его к двери. — Поезжай!

XXX

— Митинг — сегодня в два, на пересменке. Надо осветить, — сказал Смирнов.

Слава ничего не ответил.

— Между прочим, в дураках твои бородач остался. Чудак-человек!

Слава молча правил заметку о столовой.

— Уже второй час, — продолжал Смирнов. — Ты, между прочим, это дело начал, тебе и кончать. Не буду твой кусок отнимать. Митинг в котловане, у выхода из строительного тоннеля. Фотоаппарат возьми. Хотя я тоже пройдусь. Такое дело не каждый день бывает. Часы отличные. Я в парткоме видал — «Полет», двадцать три камня. Заметулю ты об них мощную тогда написал. ТАСС только сократил, а ничего не правил, я самолично сличал.

Славе было тяжело слушать болтовню Смирнова. Он думал о Сергее Алимовиче. Если он действительно прав, то его заметка, и митинг — профанация, обман. Он так и не набрался храбрости сказать Алимову о своём авторстве «Мирового рекорда», и это угнетало его больше всего. «Сегодня же скажу, как только его увижу. Тут моей вины нет. И вообще он наверняка преувеличивает. Не может быть, чтобы главный инженер, секретарь парткома, рабочие, сам министр, разбирались хуже Алимова».

— Да ты, старик, не туманься не слушай своего бородача, — угадал его мысли Смирнов. — Паникует, раздувает. Меня как-то тогда встретил, глаза вертятся, суёт на память. Я взял. Посмеялся. Спасибо, говорю, как раз искал газетку…

«А Смирнов молодец, — подумал Слава, — не сказал, что это моя работа».

Митинг открыл секретарь парткома. В котловане стоял такой жар, что сохли губы и натягивалась на скулах кожа.