— Не поверят.
— Дурацкое положение. Какой-то замкнутый круг очковтирательства. И все довольны, говорят речи, хлопают в ладоши! Я всё равно это дело так не оставлю, я не отстану, пока не добьюсь своего!
XXXI
Смирнов поручил Славе срочно написать о Сашке Белове, том самом парне, что перекинул когда-то через ущелье первую балку моста между аулом и посёлком. Захватив чистый блокнот, Слава отправился выполнять задание редактора.
В каньоне протяжно загудела сирена: через десять минут взрыв.
— Будут рвать скальные негабариты, — кивнул в ущелье Сашка, — сейчас я разверну свою бандуру тылом и поговорим. Десять минут — тоже время.
«Скальные негабариты, — записал в блокнот Слава, — такие большие куски скал, что их нельзя погрузить даже в кузов двадцатисемитонного БЕЛАЗа».
Послушная Сашкиной воле, похожая на дом, кабина экскаватора медленно повернулась вокруг оси и в окошко Славе не стало видно котлована, по которому разбегались в укрытия рабочие. Экскаватор повис на «балкончике» на высоте пятьдесят метров, над пропастью, из глубины которой должны были взвиться вверх камни.
— Так с чего начнем? — небрежно спросил Сашка, уже не раз встречавшийся с журналистами. Этой зимой «Комсомольская правда» дала на первой странице его портрет, и он до сих пор получал письма от девушек с просьбой «переписываться».
— С чего начнём? — переспросил Слава. — Наверное с того, что ты объяснишь мне, в чём суть твоей работы?
— Дело простое. Мой экскаватор до зарезу понадобился внизу, в котловане, на строительстве лотка водосброса. Кстати, именно там сейчас будут рвать. Понадобился. А как его туда доставишь? Сунулись в тоннели — экскаватор не лезет, слишком большая махина — сто восемьдесят тонн. Единственный выход — разобрать его по частям, перевезти детали, а потом собирать на новом месте. Но это слишком долго и хлопотно. Спасибо, у нас главный инженер стройки — голова! Он подал идею, простую, как всё гениальное, — спустить экскаватор своим ходом. Вот мы и спускаемся с трехсот метров. Сами себе ступеньки роем и с полки на полку спускаемся. Уже немного осталось. Уяснил?
— Уяснил. Я слышал, ты раньше на кране работал?
— Работал. Надоело. Я и здесь не собираюсь задерживаться. Спущусь в котлован, а там на БЕЛАЗ пересяду, охота освоить новую профессию. Люблю разнообразие. Как сказал некто Джереми Тейлор: «Любознательность есть постоянная неудовлетворенность духа».
— У тебя, видно, хорошая память. Чего не учишься?
— Как сказал старик Дионисий Катор: «Ученость есть сладкий плод горького корня». А на кой мне жевать горькие корни? У меня десять классов, а я, как доцент, заколачиваю четыре сотни в месяц. А сестренка моя старшая всю жизнь над учебниками гнулась, сейчас в вузе преподает, называется «старший преподаватель» — сто пять рэ.
— Разве все дело только в этом, в «рэ»!
— Пусть не в этом. Но почему каждый должен быть хоть плохим, но обязательно инженером, врачом, журналистом, учителем! Я, например, хочу быть рабочим. Это что, стыдно?
— Нет, конечно, но каждый должен стремиться…