Читаем Мир тесен полностью

— Давай! — сказал Сеня. Он по-прежнему с большим уважением относился к Алимову, будто бы Алимов был не его подчиненным, а состоял на прежней должности. А когда Верка бунтовала и говорила, что она теперь не боится Алимова, он строго одергивал ее: «Ну, ты, потише!» А если она, подвыпив, не унималась, гнал ее из вагончика и просил Алимова: «Не слухай ее: баба, без брехни не может». Через несколько дней, поеживаясь, Верка приходила в палисадник и садилась подальше от вагона, поджидая Сеню. Когда он приходил, молча и виновато помогала ему поливать цветы, но в вагончик не заходила, боялась.

Отпросившись у Сени, Алимов вышел из блока и бегом помчался домой. Теперь, когда он решил ехать к Саше, каждая потерянная минута казалась ему преступлением.

Он приехал в город на попутке и побежал на главпочтамт, к телефону-автомату. Выстоял очередь, вошёл в кабину, закрыл глаза, перевел дыхание, снял трубку, набрал номер и долго слушал длинные равномерные гудки — на том конце провода к телефону никто не подходил: тоскливая тишина в трубке чередовалась с тоскливыми гудками. «Автомат испорчен, — решил Алимов, — ведь Саша говорила мне: «От пяти до семи я всегда дома. Да и вообще вечером дома». Второй автомат он разыскал на бульваре, стекла в кабине были выбиты, трубка прикручена к аппарату стальной проволокой. Алимов набрал Сашин номер и снова услышал в трубке длинные гудки. Ему хотелось влезть в аппарат и вместе с сигналами пробраться в Сашину комнату, увидеть, как она живет, потрогать её вещи.

Он был так счастлив, когда в первый и единственный раз провожал её домой, так самоуверен, что даже не спросил адреса. Он помнил, что ехали по шоссе, потом свернули в новый район города, а вот свернули направо или налево — не заметил. Она вышла тогда на улицу и побежала к своему дому. Город, как кольцом, был опоясан микрорайонами крупнопанельных домов. В какой части города: южной или северной, западной или восточной Саша вышла из машины?

Алимов взял такси и долго кружил по окраине города, разыскивая дом, в который вошла Саша. Он помнил только одно — она сказала: «Наш четвёртый подъезд». Один дом показался ему особенно похожим, он расплатился с шофёром, пошёл в четвёртый подъезд и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Дверь открыла седая сгорбленная старуха и сказала, что у них Саша не живет, а кто живет в других квартирах, она не знает. Он позвонил во вторую квартиру, в третью — и так до четвёртого этажа: упрямо шёл от двери к двери и звонил.

«Это бессмысленно, — решил Алимов, — буду звонить, придёт же она когда-нибудь домой!» Он разыскал автобусную остановку, автобус привёз его в центр города, он пошёл на бульвар к знакомой будке телефона-автомата. Помедлив, набрал номер. В трубке, бессильная ему помочь, тишина сменялась равномерными бессильными гудками. Он вышел из будки, сел на скамейку. Ярость бушевала в нем: ярость на себя, на Сашу! Через некоторое время он снова подошёл к автомату. Вернулся, сел на скамейку: «Буду звонить всю ночь», — обуреваемый ревностью, думал он.

Движение в городе затихало, пустели улицы, всё меньше становилось машин, перестали ходить автобусы. Редкие прохожие шли торопливым шагом, и все, как по команде, оглядывались на Алимова, стоявшего в телефонной будке. Он не хотел, не мог согласиться с мыслью, что Саша куда-то уехала, что её нет в городе. Своей яростной волей он думал заставить её в конце концов взять трубку.

Небо поголубело. Дворники заскребли по улицам. У Алимова как-то вдруг пропал интерес к телефону. Он быстро зашагал к шоссе, откуда можно было на попутке попасть в автоколонну, где работал Сашин отец. «Главное, застать его и всё узнаю: если Саша уехала в Крым — махну в Крым! Это три дня займет. Сеня как-нибудь уладит».

Ему повезло: как только он вышел на шоссе, попалась нужная машина. Он прыгнул в кузов, облокотился о кабину и был рад встречному ветру, который чуть не валил его с ног.

В автоколонне Сашиного отца не было, сказали, что он в очередном рейсе. Алимов обрадовался, что Василий Петрович жив и здоров, по-прежнему работает в автоколонне: «Значит, завтра увидимся!»

Подъезжая к своему дому, Алимов почувствовал, что сейчас он что-то услышит о Саше, и не ошибся. Сеня сказал ему, что вчера, к вечеру, приезжал знакомый шофёр — отец той беленькой девочки, спрашивал Алимова, нервничал и, уезжая, сказал, что приедет сегодня, к концу работы, что ему обязательно нужно видеть Алимова.

Сергей Алимович переоделся, Сеня напоил его чаем и они пошли в блок. До перерыва Алимов работал, а после уже не смог, ему казалось, что к вагончику подрулил на своем МАЗе Василий Петрович и, не найдя его дома, уехал.

— Сеня, я пойду? — спросил Алимов и, усмехаясь, подумал, что таким точно голосом спрашивает Сеню Верка: «Сеня, я схожу за бутылкой?»

Кузькин и Святкин покосились на Алимова, выключившего отбойный молоток и снявшего рукавицы. Святкин пробурчал:

— Нет такого закона! Каждый день…

— Да молчи ты, — одернул товарища Кузькин, — человеку, видать, надо.

Дома Алимов, томясь ожиданием, прилег на топчан и, неожиданно для себя, задремал…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее