Мир тесен

Отношения у Оли с Фёдором не налаживались. Он ходил хмурый и молчаливый. Но то, что он садился за стол, когда Оля наливала ему тарелку борща и с аппетитом ел, что каждый вечер приходил в их вагон поиграть с Олежкой и посмотреть как Оля будет купать сына, то, что, не отказываясь и не возражая, брал из рук Оли своё чистое, выглаженное бельё, то, что позволял ей молча провожать себя до палисадника (он по-прежнему жил в общежитии) — всё это радовало обеих женщин, давало тему для бесконечных разговоров. Особенно обрадовали Олю хмуро брошенные Фёдором слова:

— Что ж вы парня навеки там оставили? Съездили бы вы, тётя Катя, за ним.

Оля радовалась, что Фёдор все время помнит о Боре и что теперь посылает за ним тётю Катю, а не её значит, она ему небезразлична.

Но молчал, как каменный, когда она провожала его до калитки, и уходил не оглянувшись. Он уходил, а Оля плакала: «Не нужна я ему, не нужна, вот, как этот штакетник, а он мне с каждым днём все дороже делается. Где же раньше глаза мои были? Он не знает, что Боря от нас отказался. Это мама правильно сделала, что скрыла от него. Боря, Боря!»

Оля давно съездила бы в город: у неё остался ключ от квартиры Бориса, но она боялась это сделать раньше срока. Она так рассчитывала на свиданье — от этой встречи зависело всё: останется ли Боря с отцом или, увидевшись с матерью, не захочет с ней расстаться… Чтобы так случилось, сын должен истосковаться по ней, его должно измучить одиночество.

«Какая жестокость, какая жестокость, — сжимала виски Оля, — но, что делать, что делать, если только жестокость и выдержка могут спасти меня и Борю? Я уже видела, к чему приводят компромиссы. Я должна запастись терпением, что бы мне это ни стоило. Ехать мне к нему ещё рано. Прошла только неделя. Сейчас Борис ещё нянчится с сыном, каждый день устраивает ему праздники, он ещё ничем не успел обидеть Борю. Время. Время. Надо ждать. Надо терпеть. Прости меня, родненький! Прости. А что, если Борис выдержит испытания, что если мы ему просто мешали? Что буду тогда делать я, как проживу без Бори? Лишь бы ему, лишь бы ему было хорошо. Сколько испытаний, бедный ребёнок…»

Сердце её всё изныло. Узнав, что Слава едет в город, Оля не выдержала и попросила его:

— Славочка, на ключ, зайди к Боре, посмотри, как он там живёт. Всё, всё разгляди, Славочка, не заплаканы ли у него глаза, умыт ли он, расчёсан, во что одет, чистая ли на нём одежонка, что целый день делает, что кушает, как устраивается с ним Борис, на кого оставляет, гуляет ли, что ему читает, какие у него новые игрушки, всё, всё, Славочка, и в комнате как, и вообще… Узнай, скучает ли Боря за мной, бабой Катей и Олежкой. Только спроси от себя, чтоб он не догадался, что это я тебя к нему послала, от себя спроси!

Слава и Алимов ехали в город вместе. Алимов хотел достать для Саши чистого свиного нутряного жира и мёду, Слава вез в типографию очередной номер газеты.

— Мне сегодня обязательно надо вернуться, чтоб успеть к Саше проскочить, а то, когда я не приезжаю, она не ужинает. Такая вредная, даже со своей болезнью не считается, — счастливый этим обстоятельством, говорил Алимов. — Я на время Сашиной болезни комнату в городе сниму, — мечтал он вслух, — мне так будет удобнее, ты как считаешь?

— Да, конечно, — сказал Слава и подумал: «Мало было несчастий, а теперь вот ещё и Саша… Пришла беда — отворяй ворота…» Но в глубине души он надеялся, более того, был почти уверен, что все беды, надвинувшиеся на них, пройдут, что они выдержат испытания судьбы. Главное — держаться вместе. «Гуртом и батька легче бить», — как говорит тётя Катя.

XLVI

Условившись с Алимовым встретиться в пять часов вечера на автобусной станции, Слава со странным чувством ожидания и боязни подошёл к дому, где жил Боря. Вставил в замочную скважину ключ, открыл двери и вошёл в темный, тихий коридор. Тяжелый затхлый воздух заставил его поморщиться. Двери во все комнаты были закрыты. За которой из них Боря? Слава не помнил расположения комнат и задержался, ожидая, что Боря сам подаст голос. Но Боря молчал. «Может быть, спит?» Слава приоткрыл одну дверь и попал на кухню. Стол был заставлен засохшими кефирными бутылками, грязными сковородками, кастрюлями, в которых, как пух, серела плесень, под столом стояла батарея пустых винных бутылок. «Обстановочка», — подумал Слава и приоткрыл другую дверь — затоптанный грязный пол, окурки, по стульям грязные рубашки, брюки, скомканное полотенце. Двери в следующую комнату были открыты, кто-то громко дышал в ней простуженным носом.

— Боря! — позвал Слава. — Боря, ты здесь?

— Слава! — закричал Боря. — Слава! Родненький! — И в голосе его зазвенели слёзы.

Слава быстро вошёл в следующую комнату и наткнулся на пустой ночной горшок, из которого шёл удушающий резкий запах. Слава нагнулся и накрыл горшок.

В углу, на разобранной постели, сидел Боря и смотрел на Славу большими, полными слёз глазами. Рядом, на стуле, лежала засохшая французская булка и стояла нетронутая бутылка кефира.