Читаем Мир тесен полностью

— Он поздно придёт. Я боюсь: он не пустит. А если пьяный придёт? Он, знаешь, какой пьяный вредный? Я не хочу его ждать! — Боря заплакал. Слава смешался: всё что угодно, но видеть Бориных слез он совершенно не мог. И потом, в конце концов, он же видит сам, что Боре здесь плохо. В конце концов, он забирет Борю по его желанию и отвезет к родной матери, которая его так любит и ждёт. Зачем же ещё заставлять мальчика страдать, ради кого и чего? Он оставит Борису адрес Ольги: пусть, если хочет, приезжает и выясняет отношения. Он заберёт Борю с собой. Теперь он не может его здесь оставить! Пусть потом Борис с него, со Славы, хоть три шкуры спустит, он готов держать ответ за свой поступок. Он тоже не посторонний, он берет на себя ответственность за Борю. Хватит, довольно быть наблюдателем. Вон Боря рассуждает как маленький старичок — это самое страшное, когда дети раньше времени становятся взрослыми. Довольно ломать его душу.

— Одевайся, Боря! — Слава достал из чемодана чистую рубашку и колготки. — Быстро!

Боря поспешно натянул рубашонку, надел колготки, длинный чулок с пустой ступнёй неудобно болтался на левой култышке.

— Дай-ка я тебе его закачу, чтоб не мешал. — Слава осторожно и бережно взял в руки култышку Бориной ноги и подвернул колготки.

— Ничего, брат, мы тебе еще такой протез достанем, что ты в футбол гонять будешь! — пообещал Слава. — Какие игрушки брать будем? Или дома новые купим? — Слава посмотрел на ворох игрушек в углу.

— Новые купим, — отмахнулся Боря, полез под подушку и достал оттуда стеклянный голубой шарик. — Можно, я его возьму? Знаешь, какой он законный, вот ты посмотри в него!

— Бери, бери, дома посмотрим, сейчас некогда. — Слава вышел в коридор и прикатил коляску к Бориной кровати. Боря перемахнул через борт коляски и, поерзав, удобно устроившись, сказал:

— Клади сюда, ко мне, чемодан.

— Подожди. Давай записку отцу напишем.

Слава достал блокнот, авторучку, задумался…

— Ну, что писать будем?

— Напиши, что я с тобой уехал, а с ним жить больше не хочу, и мама меня не бросила. Не бросила? — спросил он Славу.

— Ну что ты, брат, она тебя так любит!

— Я знаю, — сказал Боря, — я знаю. И ещё напиши, что я вовсе не калека, не калека же?

— Что ты, брат. Калеки только нищие, а ты кем захочешь, тем и станешь. Какой же ты калека!

— Вот, я не калека, тоже напиши. Я слышал, как она в той комнате говорила: «С калекой возиться не просто». А чего со мной возиться? Чего?

— Хорошо, подожди, брат, дай сосредоточиться.

И Слава стал быстро писать:

«Борис!

Борю я увожу к его матери, это Борино желание. Он очень просил меня взять его с собой, и я не мог отказать в этой просьбе. Вас не дождался, потому что не хотел лишних тяжелых объяснений, которые обязательно бы у нас возникли. Мне кажется, что Боря достаточно всего такого насмотрелся и наслушался. Оставаться здесь дольше он не захотел ни минуты. Я вам не судья, но мне кажется, что Боря прав. Хочу сказать вам, что отныне жизнь Бори — это моя жизнь, и вам придётся с этим считаться.

Владислав Вишневский».

— Ну, скоро? Поехали, а то она ещё придёт. Знаешь, какая противная? Поехали!

— Всё! — Слава положил записку на стол, на самое видное место.

— Скорей, — просил Боря, и глаза его горели нетерпением. — Кати коляску, да! Двери только надо открыть, те, что на площадку выходят, — они на шпингалетах. Скорей, Славочка, скорей! — И Боря старался руками сдвинуть коляску с места.

Славе самому хотелось как можно скорее очутиться на автобусной станции, где его ждал Алимов. Натыкаясь на вещи, он выкатил коляску на лестничную площадку, закрыл тщательно двери, вместе с Борей и чемоданом снес коляску с лестницы и, облегченно вздохнув, поставил её на асфальт тротуара.

Купол неба был эмалево-синим, неяркое сентябрьское солнце позволяло смотреть на себя, не отводя ослеплённых глаз.

— Поехали! — сказал Слава и легко покатил коляску впереди себя.

— Поехали! — повторил за ним совершенно счастливый Боря. — А вот отгадай: «Один костёр весь мир согревает». Что это? А?

<p>КАТЕНЬКА</p></span><span></span><span><p>ПОВЕСТЬ</p></span><span>

Старые помнят себя молодыми, а молодые не представляют себя старыми. Так и течёт жизнь, словно между двумя берегами, вперёд, вперёд: от новой молодости — к новой старости и опять — к вечной молодости.

<p>I</p></span><span>

У каждого человека есть свои причуды, большие и маленькие. У старого доктора Григория Васильевича Маркова причуд было несколько, и все — маленькие и добрые. Например, когда у него выпадала среди работы свободная минута, он выходил на больничный балкон и подолгу смотрел в потолок. Иногда он снимал очки, синие, с толстыми стеклами, и вытирал платком глаза, по-стариковски глубоко запавшие.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее