Мир тесен

Так-то посмотреть сторонним взглядом — все в порядке, не видно ведь, как ноют раны. Не слышно, как все еще — четверть века спустя — эхо тех ночных взрывов отдается в нашей крови протяжным гулом. Встретились ветераны, хоть и побитые изрядно жизнью, но выжившие, живые, везучие. Не так ли? Мы сидим ряд за рядом в голубом зале, слушаем торжественные речи, из президиума с улыбкой взирает на нас бывший командир нашей базы, генерал-лейтенант в штатском пиджаке. С ним рядом сидят герои гангутской обороны — летчики, катерники, снайперы. Жаль, нет командира десантного отряда Гранина. Болеет наш капитан (давно он уже полковник, но для нас, бывших десантников, навсегда останется капитаном). Зато в почетный ряд затесался Сашка Игнатьев: он теперь человек заметный, нашумевший своей поэмой «Гангутская баллада». Летом прошлого года, когда я навестил Сашку во Владимире, мы уговорились, что он напишет к юбилею статью и пробьет ее в какую-нибудь центральную газету. Статью, в которой будут названы те из нас, кто никогда ни в каком поминальнике не назывались, — Безверхов, Ефим Литвак, маленький Ерема, Ленька Шатохин, другие неизвестные бойцы. Сашка со статьей долго тянул, но в конце концов написал, и недавно, в ноябре, она появилась в «Известиях» под названием «Откликнитесь, кто жив, гангутцы!». Здорово он написал, молодец! Статья имела по крайней мере одно важное последствие: нашелся наконец Ефим Литвак. Но это произошло позднее, в феврале 67-го года. А на декабрьской встрече в Ленинграде мы с Андреем, сидя в зале и слушая речи, тихонько переговаривались.

Я предлагаю ему послать записку в президиум, попросить слова. «Зачем? Без меня тут складно говорят». — «Расскажешь, как вы остались на «Сталине». Как ждали, что помощь придет. Как из плена бежал». — «Да ты что, Борис? — Андрей косится на меня взглядом, полным недоумения. — Разве можно тут?» — «Как раз тут и нужно, где гангутцы собрались». — «Да собрались-то для чего? Чтоб победу вспомнить». Так-то. Не принято у нас омрачать благостность юбилейных (да и не только юбилейных) собраний. Свои обиды и горести, несогласие свое не тащим на трибуну. А я разве не такой же? Разве не тяну руку вместе со всеми, чтобы, не дай бог, не внести разлад в стройность единогласия?

Кончили заседать, выходим мы с Андреем в фойе, смотрим — стоит, опираясь на палку, наш командир базы, высокий, грузный, почтительно окруженный людьми. Идет бурный разговор: а помните то, а помните это… Вдруг я ощутил, словно удар тока, знакомый безрассудно-удалой импульс… А, была не была! Проталкиваюсь сквозь плотное кольцо к командиру базы. «Товарищ генерал, — слышу собственный напряженный голос, — извините, что, может, не вовремя… Как раз двадцать пять лет назад подорвался на минах турбоэлектроход «Иосиф Сталин». Сергей Иванович… как могло случиться, что людей там бросили? Почему не прислали помощь?» Генерал хмурится. Стоящий рядом с ним пожилой полковник с огромным «иконостасом» на широкой груди грозно оглядывает меня: «Вы что это говорите, товарищ? Как это «бросили»?..» — «Погоди, Кузьма. — Генерал дотрагивается до его живота, вызвав звон медалей. — Ты на Ханко где служил? (Это мне.) У Гранина? Так я тебе скажу, сынок, — вдруг повышает он голос, — почему не пришла помощь. Чему у нас в училищах учат? Всему! Корабли водить, из пушек стрелять, из торпедных аппаратов.

Одному только не учат — дерзости! — Он с силой стукнул палкой о паркет. — Решительности! — Опять удар палкой. — Это — или есть у человека, или нет! Ты понял, сынок?»

Вот теперь я понял. Теперь разрозненные фрагменты — случайно подслушанный четверть века назад разговор на гогландском причале и все, что я знал от Безверхова, все, что узнал от капитана Нефедова на Камчатке и от капитана первого ранга Вьюгина в Калининграде, — все теперь как будто встало на свои места, образовав единую, пусть еще не во всех деталях ясную картину.

— Ты понял? — говорю Андрею Безверхову вечером того же дня за накрытым столом в шамраевской квартире. — На Гогланде стоял отряд прикрытия, имевший задачу: помощь кораблям, подорвавшимся на минах.

— Знаю, — кивает Андрей, нацеливаясь вилкой на кружок колбасы.

— Этот отряд и должен был прийти и снять вас со «Сталина».

— Должен был, а не пришел. Мы ждали, глаза проглядели, а море — пустое…

— Помнишь, я тебе писал про книгу воспоминаний командующего флотом. Там есть про это. Оперативная обстановка не позволяла. Без прикрытия с воздуха посылка отряда кораблей могла привести к еще большим потерям.

— Да, ты писал…

— Все верно, обстановка не позволяла, это и Вьюгин подтверждает, и Нефедов, хоть его тральщик и готов был выйти…

— А как же нас учили, — вскидывает голову Безверхов, — как же учили: сам погибай, а товарища выручай?!

— Вот! Ты же слышал, что командир базы сказал? У кого-то дерзости не хватило! Решительности!