- Прости, я неправильно выразилась. Ты сможешь – ты все сможешь. Но я… я не хочу для тебя – такой жизни! Я не хочу, чтобы тебе пришлось бороться за право быть тем, кто ты есть и так! Знаешь, нам нужно было встретиться, а мне – умереть и родиться заново в твоих руках, чтобы кое-что понять. Это неправильно – когда повелевают женщины. Но точно также неправильно – когда повелевают мужчины. Они оба неправильные, эти миры – и мой, и твой. Правильно – это когда никто и никем не пытается повелевать. Так – как было у нас с тобой. Ведь мы же не делали этого, хоть оба рождены для того, чтобы править. Знаешь, почему я все-таки еду туда, в свой неправильный мир? Потому что никто, кроме меня, не скажет ему, что он неправильный, и никто, кроме меня – его не изменит.
Царевич грустно улыбнулся:
- Я так понимаю, сердце мое, что ты сейчас предлагаешь мне – изменить мой… неправильный мир?
Карие глаза Ладо сверкали решимостью непролитых слез:
- А если не ты – то кто же? Кто еще, кроме тебя, сможет это сделать? Такое по силам – только тебе. Мне почему-то кажется – ты много на своем веку повидаешь. Много стран, много народов. Кто знает, может где-то и есть земля – где никто и никем не пытается повелевать. И если найдешь такую – позови. Я приду – прилечу на крыльях ветра. Название нашего народа, кстати, на вашем языке означает – Дети Ветра. Не помню уже – я тебе говорила? – девушка слабо улыбнулась.
- Ладо…
- Послушай меня… мой… мой родной, мой самый лучший… Твой отец отправит за нами погоню, если уже не отправил. Подумай – выстоим ли мы втроем против отряда гетайров? Да что я тебе говорю, ты будущий царь и сам знаешь – что нет. И чем все закончится? Тебя посадят под замок, меня… ну, меня – или убьют, или опять продадут. И тогда – все будет напрасно. Вообще все, понимаешь? А нет ничего хуже – чем когда все напрасно.
- Насколько я знаю своего отца – уж скорее он мне разрешит на тебе жениться.
- Не спорю – может быть и так. Но меня у вас никто и никогда не признает своей, если не считать, конечно, твоей матери. Неужели ты думаешь, я стану счастливей оттого, что ты со всеми из-за меня перессоришься? А ты перессоришься – я тебя знаю. И опять – все будет напрасно… Да, мы можем поселиться в глуши, прибиться к каким-нибудь землепашцам. Но если твое предназначение – землю пахать, почему же тогда ты родился царем? Возвращайся, свет моих очей, так будет лучше – увидишь. А любить тебя – я и в своем неправильном мире буду. Я… я тебя никогда не забуду…
И вдруг… его добрый конь, его верный товарищ Бычьеголовый, встал, как вкопанный. Первым порывом царевича было – ударить пятками ему в бока. И тут парень обнаружил, что не может двинуть ни рукой, ни ногой, ни даже – слова сказать. Такое вот странное, непонятное оцепенение после этого случая его охватывало еще два раза в жизни. Это были три кратких эпизода, за которые он искренне, от всей души, себя ненавидел. Не за то, что не сделал того, что хотел сделать – а за то, что не смог преодолеть слабость. Этот человек довольно легко, особенно под хорошее настроение, прощал слабости другим людям, но себе самому – никогда.
Тогда же – он просто смотрел Ладо и Малку вслед, беспомощный, как младенец, пока две маленькие точки не исчезли на горизонте. А неведомая сила, казалось, сковала не только его тело, но и разум, душу – исчезли и мысли, и чувства, и ощущения. В себя царевич пришел лишь, когда верный конь принес его обратно к городским воротам.
Он всех их обнаружил в своей комнате, вернувшись – и мать, и отца, и сестру, с его прощальными посланиями в руках. И на всю жизнь у него отпечаталось это в памяти: как расслабилось, словно сведенное судорогой лицо отца, как мать прикрыла глаза, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами. Лишь сестра еще не умела владеть собой – выронила записку, бросилась ему на шею и расплакалась. И куда подевалась вредная заноза? Кажется – малышка стала взрослой…
Ашшора замолчала, погрузившись в воспоминания. А я… ну, что я? Можно сказать, на собственной шкуре прочувствовала, каково это – когда творец изначальный рассказывает тебе о том, что видел своими глазами. События тех далеких времен словно воскресали в устах Ашшоры – проносились перед моим мысленным взглядом, как кадры из фильма, вызывая в сознании устойчивую мысль, что все, снятые нами фильмы, это так – фигня, ерунда. Потому что с реальной, настоящей жизнью не сравнится ничто. Не зря мы в таких случаях говорим – специально не придумаешь.
Наконец, я решила нарушить молчание:
- Ашшора, получается, именно Ладо была величайшей любовью всей его жизни?
Богиня загадочно улыбнулась:
- Сестренка, просто поверь: если бы в своей прошлой жизни Страж Такую любовь встретил – он бы не умер. И гениальная идея свалить в мир иной его бы тем более не посетила. Чтобы ты понимала, наш прекрасный принц по натуре был, одновременно – прагматик и романтик. Причем, романтик не в каком-то там сопливом, сентиментальном смысле – а в лучшем смысле этого слова.